Взять хотя бы меня
Шрифт:
– Ну, тогда кому какое дело, писатель ты или генератор текстов?
– О-о.
Работая методом «усилие без насилия», я закончила сценарий за три месяца – первые три месяца трезвости. Удивительно, но читался он легко и все исправления, необходимые для того, чтобы перейти от черновика к рабочей версии, были ясно видны.
– Как ты умудряешься писать с маленьким ребенком под боком? – спрашивали меня.
– Ой, да я просто быстро пишу, – смеялась я – но вовсе не шутила. Обуздав собственное эго, я стала писать быстрее – настолько быстрее, что это стали замечать.
– Вот бы и мне писать столько же, сколько ты, – признался коллега-писатель. В то время
– Не готов?
– Ну, ты же понимаешь. Нет настроения. И вообще, это такая трудная работа…
– А что если я скажу, что писать можно очень легко? – спросила я. – Тебе было бы интересно?
– Ну разумеется.
– Интересно настолько, чтобы решиться на маленький эксперимент?
– Конечно. Думаю, да.
Я рассказала впавшему в уныние коллеге про ежедневную «норму» в три страницы и посоветовала повесить над письменным столом небольшую записку про «качество» и «количество». Меня выслушали со сдержанным скептицизмом.
– И ты именно так и пишешь все последнее время?
– Именно так и пишу.
– И предполагается, что я должен позволить кому-то – или чему-то – творить через меня?
– Суть ты верно уловил.
– А если не сработает?
– Ну, попытка не пытка. Вдруг этому «чему-то» понравится писать твоей рукой?
Я опасалась, что, когда назову «что-то» Богом, для моего знакомого это будет слишком. Вдруг он сочтет записку у письменного стола фальшивой, наигранной? Но я недооценила его стремление вернуться к творчеству. Он покорно украсил свой стол надписью «Великий Творец, я позабочусь о количестве. А ты – о качестве». Потом мой приятель занялся книгой. Поначалу это были крупные листы бумаги, исписанные от руки, затем он переключился на записные книжки с пестрыми обложками. Как и я, коллега быстро обнаружил, что ежедневную «норму» он выполняет просто с космической скоростью. Как и я, он понял, что, если увлечься и писать больше трех страниц, это плохо отражается на творчестве. Следуя моему примеру, он неукоснительно соблюдал принцип «усилие без насилия».
– Слушай, страницы и правда копятся ужасно быстро, – делился он со мной.
– Даже не сомневаюсь. Я очень рада!
Примерно в это же время мне позвонила моя сестра Либби, прекрасная художница. Она тоже заметила мою невероятную продуктивность, а еще обратила внимание, что я перестала сетовать на свою писательскую судьбу.
– Хотела бы я рисовать так же легко, как ты пишешь! – жаловалась она.
– Может, и сможешь. Как насчет попробовать один эксперимент?
– Можно попробовать.
– Он немножко примитивный и надуманный.
– Ну, примитивный или нет, с тобой же это сработало.
– То есть ты хочешь попробовать?
– Да. Да, я хочу.
Услышав ответ, я раскрыла сестре основной принцип: что есть некое высшее существо, Творец, который работает «через» нас как художников в широком смысле слова, если мы сами отходим в сторону и позволяем ему это сделать.
– Ты в самом деле повесила над столом эту табличку о качестве и количестве? – удивилась сестра.
– В самом деле.
– Если все сработает, это будет таким облегчением для меня!
– Ну так попробуй.
– Хорошо.
Итак, сестра повесила на видное место напоминание, что отныне за эстетику ее картин отвечает Бог. Избавившись от постоянного самоанализа и самоосуждения, Либби стала рисовать намного свободней. Скорость ее работы росла, а с ней росла и уверенность в себе. Сестра то и дело ловила себя на мысли: «Если для Господа это достаточно красиво, то для меня и подавно». Больше она не критиковала себя за каждый мазок и не стремилась все перерисовать. Ее картины, казалось, жили своей жизнью, они будто наслаждались обретенной свободой. Портреты стали менее постановочными и более естественными. Либби начала включать в свои картины детали, которые ранее безжалостно редактировались и изгонялись. Она почти и не заметила, как ее карьера пошла в гору. Когда наконец сестра сообщила мне об этом, я невольно подумала: «Значит, все-таки есть что-то в этой идее с Богом».
– Ну конечно, в этой идее с Богом что-то есть, как же иначе? – фыркали «друзья по трезвости» в ответ на мой скептицизм. В борьбе с собственным пьянством им помогла исключительно опора на «высшую силу», какой бы та ни была. Я узнала, что это срабатывает и в других сферах жизни. И вообще, кажется, невозможно было придумать такую область деятельности, в которой «идея с Богом» не сработала бы.
– Мне нужна идея для нового сценария.
– Помолись, попроси у Господа подсказки.
– А что если у него нет идей для сценария?
– Откуда еще, по-твоему, они берутся?
– Понятия не имею.
Мне посоветовали воспринимать Бога как своего нового работодателя. Что, дескать, если я помогу ему с его работой – буду оставаться трезвой и помогать другим завязать с выпивкой, – Господь поможет мне с моей. Как духовная опора это утверждение казалось мне наивным, даже еретическим. Ну конечно, Бог не разбирается в кинобизнесе. Но так ли я на самом деле в этом уверена?
На самом деле я не была уверена ни в чем. В трезвом состоянии мир открывался мне с совершенно другой стороны. Даже самые привычные вещи не избежали этого. Взять, например, мое восприятие цвета. Пьяной, я обожала черный. Трезвой, я испытывала необъяснимую тягу к пастельным оттенкам. И мне стал нравиться белый. Что-то странное творилось с чувством юмора. У пьяной Джулии в ходу были язвительность и сарказм. Мои шутки сочились ядом и желчью. Протрезвевшую, меня стали смешить откровенные глупости. Хохотала я куда больше и, кажется, даже обрела умение смеяться над собой. Ничто в мире не могло стать для меня концом света. А если вдруг казалось, что это не так, нужно было напомнить себе про чувство веры и благодарности. Другими словами, на свете не было ничего настолько плохого, что выпивка не могла бы сделать еще хуже.
Взять вот, например, извечную проблему денег. Весь мой опыт работы был связан с писательством, и, если никто не захочет платить за мои тексты, я смогу разве что в официантки податься. За первый же «трезвый» месяц я написала три оплаченных статьи, но в последовавшие за этим месяцы мне заплатили только за одну статью для Rolling Stone – причем этот материал, впервые в моей жизни, был отклонен редакцией. Частичный гонорар, предусмотренный договором, равнялся всего паре сотен долларов. Ни Доменике, ни мне этого, разумеется, не хватило бы. Мне нужны были алименты от Мартина и выплаты на содержание ребенка – но он временно тоже оказался на мели. Жизнь в высшем свете опустошила его кошелек. Мартин был истощен, как и его финансы. Я не могла даже заплатить за жилье. Что касается еды, то тут мы с Доменикой целиком зависели от того, что в Almor Liquor я была на хорошем счету и мне открыли кредит. Ограниченный набор бакалеи, что имелся там, и стал нашим пропитанием. Кастрюлю за кастрюлей я варила бесконечные макароны с сыром.