Взять свой камень
Шрифт:
Чем он хуже приятеля? Пусть за этот прыжок не дадут значка, но надо же себя когда-нибудь попробовать, проверить – действительно ли ты готов к труду и обороне?
Сначала лезть на вышку было совсем не страшно, потом начали предательски дрожать коленки, а на самом верху и вовсе захватило дух, но Костя старался не показать виду. Инструктор приладил на нем лямки снаряжения и легонько подтолкнул к краю площадки. И тут ноги словно налились свинцом, люди внизу показались мелкими букашками, и сделать последний шаг, отделяющий от пропасти,
Ничего страшного не произошло – дернули лямки, натянулись стропы, и парашют плавно опустил его в заполненную опилками яму. Правда, земля, вернее, опилки больно стукнули по подошвам, но это такая ерунда – в детстве куда страшнее прыгать в снежные сугробы с обледеневшей крыши сарая.
Испытав себя, Костя записался в секцию парашютистов при аэроклубе. Дважды прыгнул с дирижабля, но потом узнала мать, пожаловалась отцу, и тот строго-настрого запретил «лазить под небеса» – суровый родитель, работавший мастеровым на заводе, одобрял увлечение сына техникой, но к авиации или парашютам допускать не захотел.
Призывная комиссия учла знания Крылова, и он попал в школу военных радистов, расположенную в тихом пригороде Москвы.
Вскакивать по команде «подъем», одеваться за считанные секунды и ходить строем Костя научился быстро. Только часто скучал по дому, родителям, веселой соседке Валентине. Скоро выпуск, присвоение звания младшего сержанта войск связи и новое место службы. После армии Костя твердо решил пойти работать на радиозавод и поступить в техникум или даже в институт. Только когда это еще будет? А пока он видел во сне свой двор, залитый ярким солнечным светом, и маму, развешивающую белье…
Тихо ступая, по коридору казармы прошел дежурный офицер, ответил на приветствие дневального и посмотрел на часы – сколько осталось до подъема?
Его со вчерашнего дня беспрерывно мучила надоедливая зубная боль, а идти к врачу не хотелось. И он тянул до последнего, надеясь, что боль пройдет сама собой, затухнет, избавив его от необходимости садиться в кресло дантиста, представлявшееся чуть ли не электрическим стулом.
Часы показывали пять ноль ноль. Было раннее утро 22 июня 1941 года.
Волков проснулся сразу, как от толчка в плечо, – трамвай поворачивал, проехали Сретенский бульвар, скоро его остановка. Энергично потерев ладонями лицо, он ощутил на щеках жесткий ежик щетины – успела отрасти за ночь. Надо побриться, вернувшись домой, а потом еще раз вечером, чтобы прийти к Вале на свидание свежевыбритым, слегка пахнущим одеколоном.
Он вышел из вагона. Где-то не спали, из открытого окна слышался плач ребенка, но на улицах еще безлюдно.
Шагая через две ступеньки, Антон взбежал к дверям своей квартиры, хотел позвонить, но потом передумал – мама, наверное, уже легла, зачем ее беспокоить, – и достал ключ. И тут двери неожиданно распахнулись, и Волков с удивлением увидел встревоженную мать, которая, похоже, и не собиралась ложиться.
– Почему не спишь? – проходя в прихожую, спросил Антон.
– Антоша, красноармеец приходил, тебя срочно вызывают, – мать прислонилась спиной к двери. Губы ее задрожали, лицо сморщилось от едва сдерживаемых, готовых пролиться слез.
– Давно? – он быстро прошел в комнату, распахнул дверцы платяного шкафа и достал форму.
– Минут десять как ушел, говорил, срочно, – повторила мать, стоя на пороге комнаты. – Опять надолго, сынок?
– Не знаю, мама, не знаю, – натягивая сапоги, ответил он. – Согрей мне, пожалуйста, воды быстренько, побриться надо.
– Сынок, а это не война? – держась одной рукой за сердце, а другой за косяк двери, тревожно спросила мать.
– Не знаю! – Волков встал, притопнул, наклонился и подтянул голенища сапог. – Вовка вернется, скажи, чтобы никуда не уходил, обязательно меня дождался. Я приеду или позвоню.
В ванной, торопливо соскребая перед зеркалом со щек щетину, Антон вдруг заметил, как мелкой предательской дрожью подрагивают пальцы, держащие бритву. С чего бы это? И почему он решил надеть форму, как-то сразу подумал о ней, хотя постоянно ходил на службу в штатском?
Что могло случиться за время его отсутствия? Ведь его отпустили до десяти утра. Когда уходил, все было как обычно, и вдруг неожиданный вызов, причем даже не по телефону, а с нарочным.
Наскоро обтерев остатки мыльной пены полотенцем, он плеснул в лицо одеколоном, оделся и, обняв на прощание маму, вышел, на ходу надевая фуражку со звездочкой.
Подходя к станции метро, Антон бросил взгляд на часы – шесть утра воскресного дня 22 июня 1941 года…
Глава 3
В четвертом часу утра 22 июня вражеская артиллерия начала сильный обстрел войск, расположенных в приграничной зоне. Одновременно линию государственной границы Союза ССР пересекли немецкие группы разграждения и отряды по захвату переправ и уничтожению пограничных постов. Немецкая авиация перелетела границу и сбросила бомбы на воинские гарнизоны, аэродромы, железнодорожные узлы, мосты и другие объекты. Бомбовые удары обрушились на Гродно, Белосток, Волковыск, Барановичи, Бобруйск, Минск…
Внезапные удары вражеских бомбардировщиков причинили большой урон советской авиации, особенно истребительной. В течение 22 июня на аэродромах было уничтожено 528 и в воздухе 210 самолетов…
Из журнала оперативных записей
главного управления пограничных войск
НКВД СССР:
22 июня 1941 года
4 часа 15 минут. Донесение из Кишинева: начался обстрел из пулеметов с румынской стороны 5-й заставы 24-го пограничного отряда. 3-я застава подверглась нападению. 11-я и 12-я заставы 5-го погранотряда подверглись обстрелу…