Взятие сто четвертого(Повесть)
Шрифт:
Детально изучив природу спонтанного деления уже известных ядер, Струтинский, кроме того, пришел к выводу, что истинно стабильным, иными словами — «двойным магом», должен быть не 126-й элемент, а 114-й: в его районе и должен находиться «остров стабильности».
Идея Струтинского, давшая и общее направление экспериментаторам, и точный адрес первого поиска, предотвращала намечавшуюся катастрофу с синтезом трансуранов. Она освещала дополнительным смыслом взятие 106-го, превращая его не в заключительный прыжок из серии «тройного», а в первый.
Три с половиной года, начиная с 1970-го, 106-й не давался им в
И тем и другим пришлось умерить шаг и тащиться вверх «по ступенькам», совершенствуя аппаратуру, очищаясь от фона и повышая чувствительность регистраторов. На эту ювелирную работу уходили месяцы, могли уйти годы, и не исключалась ситуация, при которой и мы, и наши конкуренты сумели бы постепенно подготовиться к открытию, и вопрос был бы не только в том, кто первым синтезирует 106-й, а кто рискнет объявить о его синтезе с предъявлением достаточных доказательств.
Нужен был «лифт»! — какое-то принципиально новое решение, способное сразу вознести ляровцев на верхний этаж. Оганесян стал думать о том, как бы извечный недостаток — облегченность мишеней — превратить в достоинство. В самом деле, чем легче мишень, тем слабее радиоактивность элемента, из которого она сделана, и, стало быть, тем чище фон, — разве это плохо? Взять, к примеру, уран-92 да и бомбить его тяжелыми частицами кремния-14,— вот вам и успех!
Низкая радиоактивность и благоприятный фон — это, конечно, замечательно. Но, с другой стороны, тогда резко уменьшится «выход продукции», то есть вероятность образования новых ядер. Кого устроит, положим, один атом в неделю? Впрочем, вовсе не исключено, что это тот самый случай, когда «лучше меньше, да лучше»?..
Дальнейший ход мыслей Оганесяна был примерно такой. Когда сталкиваются и сливаются воедино два ядра, третье, полученное в результате реакции, получает излишек энергии и немедленно возбуждается. Из-за этого возбуждения — а точнее говоря, «нагретости» — ядра и гибнут, не успев «отметиться» на счетчиках приборов. Правда, эту избыточную энергию могут унести нуклоны, которые испаряются из ядра аналогично испарению воды.
Но тут начинается неизбежная конкуренция: в 99 случаях ядро спонтанно разделится и погибнет, и только в одном случае испустит нуклон, сохранив себе жизнь. А если, чтобы избавиться от всего излишка энергии, потребуется сбросить не один, а пять «лишних» нейтронов? Повторять процесс? Что тогда останется?
Плохи дела. Их можно поправить, если… — сейчас я скажу, что следует за «если», и читателю решение покажется элементарно простым, как все, что узнаешь «потом», но, дабы представить себе эту обманчивую «простоту», надо всего лишь попробовать предугадать ее заранее, вот и попробуйте предугадать, кто в этом деле понимает! — так вот, дела можно поправить, если в качестве мишени взять какой-нибудь «двойной маг»! Например, свинец. И облучить его тяжелыми частицами хрома. Тогда из двух совершенных систем получится одна несовершенная, то есть не обладающая избытком энергии! Это и будет то самое «охлажденное» ядро, которое, если угодно, можно брать голыми руками!
Вообще-то обманывать природу нельзя. Исходя из этого правила, реакция не должна была получиться. Но ляровцы все же попытали счастье. Начали они не со 106-го, а с уже опробированных элементов — с 100-го и 104-го. Сначала свинец-82 бомбили аргоном-18 — и все прекрасно вышло! Тогда пустили в дело еще более тяжелые частицы титана-22 — и три изотопа 104-го явились наградой за дерзость. Значит, избранный путь верен!
Стала видна система, в которую хорошо укладывался 106-й, полностью прояснялась методика его получения.
Начались увлекательные, при этом изнурительные, иногда разочаровывающие, а чаще обнадеживающие опыты. «Лифт» понес наших героев наверх.
1 августа 1974 года центральные газеты сообщили, что группой Флерова синтезирован 106-й элемент таблицы Менделеева. Между открытием 106-го и открытием 104-го миновало, таким образом, десятилетие. Много это или мало? Смотря с какой стороны считать. Десять лет вперед кажутся нам чуть ли не вечностью, а десять лет назад — мгновением. Только вчера я был в Дубне, в которой оставил свое сердце, собираясь когда-нибудь за ним поехать. И вот еду — сегодня. Сутки прошли. Неужто годы?!
Боюсь сглазить, уважаемый читатель, но, кажется, я журналист счастливой судьбы: не каждому из моих коллег выпадает достойный повод вернуться к старым героям десять лет спустя и вновь написать о них…
Так вот представьте: та же «молния» указала мне поворот к институту, и по той же бетонке я прокатился последний отрезок пути, и поселили меня в той же гостинице с тонкими гравюрами в номерах, и так же на улицах стояли велосипеды, и публика гуляла по набережной примерно с тем же набором возрастов — поразительная внешняя устойчивость! Будто время специально пощадило Дубну, чтобы не трогать моих добрых старых воспоминаний. Декорация прекрасного спектакля, который я наблюдал здесь много лет назад, казалась мне неизменной.
Однако я понимал, что действующие лица новой «драмы идей», хочу я того или не хочу, все же вернут меня к реальности, потому что люди меняются куда заметнее и быстрей, чем города и бетонные дороги.
Да, при первой же встрече с авторами открытия я убедился в том, что молодые ученые, некогда называемые мною Юрами, Витями и Светами, приобрели отчества, без которых сегодня к ним не обратишься. И степени приобрели. Звания. Седину на висках. Обеспеченный быт. Собственных учеников, жаждущих повторить успех учителей. И в полном смысле слова мировое признание. Так, спрашивается, почему бы им не отказаться от изнурительной погони за 114-м и «островами стабильности»? Почему не насладиться покоем, честно заработанным?
Подобная постановка вопроса, как понимает читатель, реалистична, ведь с достоинством пережить славу и обеспеченность дано не каждому — потери вроде бы неизбежны. И между тем прошу войти вместе со мной в кабинет академика Флерова. Не ждите невероятностей: на столе, шкафах и подоконниках всего лишь коллекция из предметов довольно обыкновенных. Например, чучело совы. Оно добыто сотрудниками лаборатории в последней экспедиции на Землю Франца-Иосифа, когда «все мы, — сказал Флеров, — заболели идеей айсбергов». Каким образом айсберги оказались связанными с синтезом новых элементов, для нас, предположим, загадка, но понять, что ученые за десять минувших лет не утратили способности чем-то «болеть», мы в состоянии.