Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I
Шрифт:
В этом месте перевал Пиков был широким и легкопроходимым. Он спускался в долины восточной части Империи и пересекался с торговым трактом через провинцию Остермарк. Широкая дорога была вымощена потрескавшимися плитами, которые свидетельствовали о продолжительности использования гномами этого пути. Феликс был бы рад последовать этой дорогой обратно в земли людей, но клятва сопровождать Готрека и желание быть рядом с Ульрикой вынудили его поступить иначе.
Скоро им предстоит свернуть на север, на старый Главный тракт в Карак Унгор, в долины, где обитает дракон и ненавидящие людей орки. Он всячески старался забыть об этом и сосредоточиться на окружающем виде. Остовы сосен чернели на горных склонах. Дым поднимался оттуда, где гномы работали на заготовке древесного угля. Тут и там вдоль расположенных
Он всегда думал о них, как об Истребителях, инженерах и прокладчиках туннелей. Для него, как и для большинства людей, гномы были рудокопами, обитателями подгорных туннелей, превосходными оружейниками. Даже сейчас, собственными глазами наблюдая иные свидетельства, сложно было отбросить стереотипы. Однако он, как и все прочие, полагал, что раз уж Старшая Раса потребляет пищу, то, несомненно, среди гномов должны быть пивовары, мясники и пекари. Феликс собственными глазами видел тому подтверждение в Карак Кадрине. Он предположил, что до сего момента его личный опыт общения с гномами ограничивался неординарными представителями горного народа: Истребителями, учёными, инженерами, священниками. Ранее он никогда не бывал в полноценном городе гномов, посетил лишь крошечную колонию, что ютилась среди руин Карака Восьми Вершин, да громадный пустынный лабиринт Караг — Дума. Как он понимал, огромный промышленный комплекс у Одинокой Башни, где создавался „Дух Грунгни“, был далеко нетипичным поселением. Его существование было тайной, сохраняемой даже от большинства представителей Старшей Расы.
Феликс расправил плечи, чтобы более удобно разместить заплечный мешок. Он подумывал попросить Малакая взять мешок на повозку, но затем решил оказаться от этой идеи по двум причинам. В настоящий момент Истребитель — инженер и так был достаточно раздражён, а Феликсу хотелось иметь всё своё добро при себе, на случай, если по какой — то причине отделится от отряда. Он был достаточно научен годами странствий, чтобы готовиться к худшему.
Феликс покачал головой, понимая, что попросту пытается отвлечься от мыслей об Ульрике. Феликс сознавал, что если Ульрика вела себя неразумно, то и он был не лучше, и чёрт его дери, если тому была хоть какая — то причина. Он попросту чрезмерно чувствителен к поведению Ульрики. Словно всё, что та делает, подвергается эффекту увеличения. Почему из всех прочих человеческих существ он был отвергнут за незначительную слабость, каким — то образом превратившуюся для неё в серьёзный порок. Высказывания, которые в устах любого другого были бы просто шуткой, воспринимались, как насмешки и завуалированные оскорбления, над которыми стоило детально и обиженно раздумывать. То обстоятельство, что Макс находился ближе к Ульрике, чем он, начинало беспокоить Феликса и заставляло его необоснованно ревновать. В какой — то мере он осознавал, что повышенная чувствительность является следствием его влюблённости и, возможно, странное поведение Ульрики имеет под собой то же основание. Но в то же время он не шёл на попятный и поступал в соответствии со своими необдуманными побуждениями. Ни о чём подобном сочинители стихов о любви не упоминали, и Феликса это злило. Возможно, это означает, что между ними всё — таки нет истинной любви.
А возможно, поэты упрощают переживания, чтобы получить более совершенные и понятные сюжеты. Возможно, ни он, ни она не совершают ничего необычного. Память играет злую шутку. Феликс с нежностью вспоминал свою первую любовь — Кирстен, в большинстве своём забывая проблемные моменты в их взаимоотношениях, а хорошие преувеличивая. Теперь он сознавал, что у него и с Кирстен бывали непростые дни, когда они ссорились и просто не желали общаться друг с другом. Это было по — человечески. И он заботился о ней, несмотря на размолвки, что иногда случались между ними. Иногда Феликсу казалось, что куда проще и приятнее жить памятью о минувшей любви, чем вовлекать себя в новые любовные отношения. В конце концов, свои воспоминания он может исправлять точно так же, как когда — то исправлял свои поэмы — отбирать хорошие части и полировать их, пока не заблестят. Реальность всегда имеет изъяны. Когда занимаешься любовью, бурчит в животе. Иногда не высказывается то, что следует высказать. Реальные люди полны противоречий, раздражительны и порой эгоистичны. «Как и я сам», — напомнил себе Феликс.
Он понимал, что поступил правильно. Он понимал, что Ульрика ведёт себя неразумно. Он понимал, что ему следует подождать, пока она не подойдёт и не извинится. Этого требовала как его гордость, так и необычное, почти подсознательное негодование. Но почему — то обнаружил, что ноги сами несут его вперёд, к Ульрике, губы шепчут извинения, а рука тянется, чтобы дотронуться до её руки и сжать её пальцы.
А необычнее прочего оказалось, что после этого Феликс стал, если не счастлив, то, по крайней мере, умиротворён.
Горел походный костёр. Феликс угостился очередным ломтиком подорожника и пряной гномьей колбаской. Он сквозь огонь посмотрел на Ульрику и улыбнулся. Та улыбнулась в ответ. Сегодня они помирились, по крайней мере, на какое — то время. Тёмная фигура Макса Шрейбера расположилась подальше от пламени. Скрестив ноги, тот сидел на земле, делая глубокие вдохи и, похоже, выполняя какое — то таинственное упражнение. У Феликса было стойкое ощущение, причин которого он не понимал, что кажущийся спящим Макс прекрасно осознаёт всё происходящее вокруг. Олег и Станда стояли на страже немного дальше, глядя в темноту, чтобы не повредить своему ночному зрению. Чувствуя, что выпитое ранее вино добралось до его мочевого пузыря, Феликс извинился и отошёл отлить.
По возвращении он на некоторое время остановился понаблюдать за гномами. Макайссон сидел, уставившись на огонь, в то время как его пальцы лениво перебирали детали какого — то небольшого заводного механизма. Рядом с инженером расположились Бьорни, Улли и молчаливый гном. Когда Феликс прошёл мимо, Бьорни набрался смелости и сделал то, что Феликс собирался сделать весь день.
— Как звать тебя? — спросил Бьорни незнакомца.
— Гримме, — ответил тот, и его тона и выражения лица было вполне достаточно, чтобы прекратить любые дальнейшие вопросы.
Бьорни решил, что это лишь привлечёт к нему больше зрителей.
— Ладно, Гримме, должно быть, ты слышал рассказы обо мне и трёх эльфийских девушках. Это неправда. Ну, не совсем правда. Их было всего лишь две, а эльфкой была только одна, ну, в действительности полуэльфкой, а я обнаружил это слишком поздно, хотя ту должны были бы выдать остроконечные уши, но, видишь ли, она одевала на голову шарф. И я был пьян, а ночью все кошки серы, ну и…
Если Гримме его и слышал, то не подал вида. Он просто продолжал сердито вглядываться в огонь. Феликс попытался не обращать внимания на Бьорни. Улли и Бьорни, похоже, становились родственными душами. По крайней мере, они выслушивали бесконечные хвастливые россказни друг друга. Бьорни был неиссякаемым источником забавных историй о своей личной жизни. Улли не говорил ни о чём, кроме боёв, в которых побывал, и сражениях, в которых собирается побеждать.
— … и тут я требую, чтоб она привела мне осла, — говорил Бьорни. — Ты бы видел выражение её лица…
Феликс оглядел остальных Истребителей, чтобы посмотреть, как им это нравится. Гримме лишь безрадостно глядел в огонь, погрузившись в свои раздумья о страданиях и муках. Феликсу хотелось с ним поговорить, но он понимал, что его вмешательство будет нежелательным.
Стег расположился под повозкой, обстругивая своим ножом кусок древесины и, кажется, не замечал случайных взглядов, которые время от времени бросал на него Макайссон. За повозкой на страже стояли Снорри Носокус и Готрек. Феликс пошёл поглядеть, как у них дела.
— Приближается незнакомец, — произнёс Снорри Носокус. — Снорри его чует.
Готрек хмыкнул.
— Мне об этом известно уже минут как пять. Приближается гном, и вскоре мы сможем с ним поболтать.
Феликс прекрасно понимал, что не следует подвергать сомнению слова Готрека или спрашивать, как тот узнал об этом. За годы у Феликса выработалось огромное уважение к остроте чувств Истребителя. В тёмных и диких уголках мира гном чувствует себя как дома, чего никак нельзя сказать о человеке.