Weird World
Шрифт:
Но у меня уже сломались все кисти, закончились краски.
Осталось только два последних цвета.
Выдавливаю тюбик на ладонь левой руки и использую руку вместо палитры. Здесь больше ни единого чистого места, за исключением последней четвертой стены. Я подхожу к ней и чувствую, как сердце сильнее бьется от возбуждения. Эта невинная белизна так и манит к себе.
Беру в руки последнюю чистую кисть, и каждый нерв в моем теле натягивается как струна, когда волоски кисточки касаются еще нетронутого «полотна». И кисть становится продолжением моей собственной руки.
You were red…
Красный.
Я делаю первый мазок
And you liked me, because I was blue…
Синий.
Помнишь меня? Тогда я жила в летнем безоблачном небе, дышала цветом морской волны, благоухала нежными васильками, а мои грани переливались глубоким сапфиром. Но пришел ты, и я рассыпалась дождем, а мои чувства перелились через край. Я потянулась к тебе, не боясь обжечься.
You touched me, and suddenly I was a lilac sky.
Моя кисть скорее заскользила по стене, и узоры становились ярче, четче. Коралловый неспешно превращался в гранатовый, а лазурно-синий — в ультрамарин^1, отливая индиго^2. Цвета завертелись друг с другом, закружились в стремительном танце, заполняя белую пустоту своей игрой. И, в конце концов, они столкнулись, сливаясь воедино и растворяясь друг в друге. Они теряли себя, забывали свои истинные «я», погибали и рождались вновь. Разливались по стене пурпурно-лиловым рассветом…
…But then you decided purple just wasn’t for you.
Краски вспыхивают в моем сердце и рождаются на самом кончике кисти. Провожу еще одну линию, и, мне кажется, это не я создаю эти штрихи, не моя рука выводит эти контуры. Это цвета разукрашивают и наполняют меня.
Кисть выпадает из руки, последние тюбики небрежно валяются у моих ног.
Засохшая краска въедается в поры, яркие пятна покрывают каждый незащищенный участок кожи. Поднимаю голову и оглядываю цветастую комнату. Взгляд скользит с одной стены на другую, цвета переплетаются, смешиваются как на карусели, закручиваются в единую воронку. Они кричат и тянутся ко мне, так и норовя затянуть в свою бездну. А я и не против: раствориться, расплавиться, растаять, что первый снег, — это как раз то, что мне нужно.
Эта картина идеальна. Остался лишь один последний штрих.
Ноги заплетаются, и я падаю на пол, случайно напарываясь рукой на мастихин^3. Кровь из царапины тонкой струйкой растекается вдоль запястья. Я беру в руки острый предмет и приближаю лезвие к глазам.
Губы растягиваются в улыбке.
Густой насыщенный краплак повсюду. Он растекается по телу, окрашивая собой каждую клеточку моей кожи, поглощая все мои мысли и высасывая душу. Красный больше никогда не бросит меня. Ведь он течет в моих жилах. И я больше не синий. Твой цвет поселился в моем сердце и спутал мои чувства.
Новые тягучие линии растекаются по паркету причудливым узором, дополняя собой мое последнее творение.
Ложусь на пол и смотрю в пустой потолок, полностью отдаваясь опутывающим меня ощущениям. Жадные краски уже сами хватают меня, сковывают конечности, медленно пожирают мое сердце. И пусть. Ведь теперь я тоже часть этой картины.
А ты будешь первым, кто оценит этот шедевр. И в этот раз, уж поверь мне, ты не сможешь отвести взгляд.
...What I create is chaos ©
Комментарий
Предупреждение: Насилие
Словарик:
1.Ультрамарин — яркий насыщенный оттенок синего цвета, названный в честь одноименного неорганического пигмента. (темнее, чем лазурно-синий)
2.Индиго — разновидность фиолетового цвета, средний между тёмно-синим и фиолетовым.
3.Мастихин — специальный инструмент , использующийся в масляной живописи для смешивания красок, очистки палитры или нанесения густой краски на холст. Мастихины, как правило, изготавливаются из стали или пластика и могут иметь самую разнообразную форму и размер. (В общем, это как маленький такой шпатель)
4.Краплак — художественная и полиграфическая краска темно-красного цвета. (Я бы даже сказала,"насыщенный вишневый", "свекольный")
*Art is not what I create. What I create is chaos. (вольн. пер.) — "То, что я создаю, — не искусство. Это хаос." (Halsey — Colours. Stripped)
========== Рассказ 6. Когда я умер ==========
В первый раз я умер, когда мне было всего четыре. Моя мама тяжело болела. С каждым днем она бледнела все сильнее, синяки под ее глазами становились глубже, и у нее больше не было сил подняться с постели. Из ее горла вырывались ужасные хрипы, как будто что-то сидело внутри ее тела и по кусочкам пожирало все ее силы. Ее жизнь так быстро угасала, что со временем я перестал в ней узнавать свою нежную улыбчивую мамочку. Мне было страшно. И по сей день не перестаю винить себя за эти чувства.
Я видел ее лицо, когда последняя капелька жизни покидала ее тело, я слышал ее последний долгий вздох. И хотя я был еще очень мал, но ее образ навсегда запечатлелся в моей памяти. Если бы я только не увидел этого тогда. Если бы кто-нибудь закрыл мне глаза или заставил отвернуться… но я видел все. И в тот день я умер вместе с ней.
Это повторилось, когда я заканчивал четвертый класс. Я оказался на середине сцены, и на меня была обращена больше сотни пар глаз. Мне казалось, еще секунда — и эти глаза сожрут меня живьем. Я должен был рассказать стихотворение, но вместо этого просто смотрел в зал, переполненный другими детьми и их родителями. Где-то среди этих людей затерялись моя тетя с дядей, но я никак не мог их отыскать взглядом. Я слышал чужой шепот, чувствовал, как капли пота выступают у меня на шее. Микрофон в руках казался таким огромным, а уши резал противный писк из колонок. Где-то рядом учительница пыталась подсказать мне мои слова, но я ее не слышал. Я услышал кое-что другое — чей-то смех. И оцепенел, не мог произнести ни слова.
Микрофон передали другому. А я в тот день умер во второй раз.
В третий раз это случилось, когда мне было пятнадцать. Она казалась мне особенной. У нее были светлые, почти белые волосы, а ее лицо было усыпано веснушками. Мне нравились ее живые глаза, нравился ее звонкий смех, нравилась даже ее привычка грызть карандаш. Она была так не похожа на меня, и это притягивало. Мне так много хотелось ей рассказать, столько всего хотелось спросить. Я должен был узнать о ней каждую мелочь, должен был спросить, почему она смеется, когда этого никто не видит, должен был остановить, коснуться ее руки, чтобы она тоже посмотрела мне в глаза.