Welcome to Трансильвания
Шрифт:
— От того же, отчего на заборах в Арефе [24] до сих пор висят амулеты против вампиров и диких зверей. Суеверия. Предрассудки.
— Вот и прекрасно! Значит, вам не боязно выйти сейчас на улицу?
— Нисколько!
— Так пойдемте!
— С какой стати?! После обеда я должен быть в Бухаресте, а… Впрочем, черт с вами! Идемте! До ратуши и обратно. Но больше в моем присутствии вы не произнесете ни слова по поводу…
— Бессмертия Влада Дракулы, его болезненной жажды, упокоенной души и прочего,
24
Деревня, где, по преданиям, живут потомки слуг Влада Третьего.
Ночь и вправду была как-то особенно тиха нынче. Безлюдны улицы.
Темны дома — даже узкая полоска не проглядывала нигде из-за толстых ставней.
Однако ж мрак властвовал не безраздельно.
Высоко в темном небе парил, окруженный легкой желтоватой дымкой, огромный диск полной луны.
Яркое ледяное сияние струилось на землю.
Неживым и оттого, наверное, несколько странным казался этот свет.
Потеснив ночную мглу, он не столько прояснил картину окружающего мира, сколько преобразил ее.
Знакомые улицы казались чужими, устремленными в черную бесконечность. Дышали неясной угрозой, тайной, обязательно страшной и кровавой.
Ратушная площадь, скоро открывшаяся их взору, отчего-то напомнила сцену, залитую ярким светом невидимых прожекторов.
Черные, отполированные временем булыжники тускло мерцали, отражая и множа холодное сияние.
Представление еще не началось, но все вокруг замерло в ожидании.
И — видит Бог! — зрелище это страшило, еще не начавшись.
Кровь леденела в жилах, и холодные пальцы ужаса впивались в горло смертельной, безжалостной хваткой.
— Полный бред! Впрочем, легко объяснимый…
Рассудок доктора Брасова пытался противостоять наваждению.
Вполне возможно, что ему удалось бы справиться с приступом необъяснимого, почти животного чувства, всколыхнувшегося в душе, но времени для этого уже не осталось.
Внезапно Дан Брасов ощутил слабое прикосновение, похожее на легкий укол.
Боль нарастала стремительно.
В следующее мгновение ему показалось, что острая игла больно впилась в шею, чуть ниже правого уха.
И тут же превратилась в раскаленный наконечник стрелы или копья.
Так по крайней мере показалось Дану.
Ни о чем больше подумать он не успел.
Не успел обернуться и даже дотянуться рукой до раны — нестерпимая боль полыхнула в сознании, озарив его изнутри яркой, ослепительной вспышкой.
Потом наступила вечная тьма.
Маленькая стрелка часов на крепостной башне в этот момент, дрогнув, дотянулась до знака Овна — четыре гулких удара один за одним раздались в вышине.
Низкий мелодичный звон слетел на землю, поплыл над притихшей Сигишоарой.
Звук не успел раствориться в таинственной ночи.
Будто разбуженный им, в темных проулках сонного города вспорхнул, устремляясь в поднебесье, хриплый со сна, но уверенный крик петуха.
Однако — запоздалый.
ЧАСТЬ
Энтони Джулиан
Что это был за день!
На севере королевства — и вдобавок в конце ноября.
Невозможно прекрасный, наполненный таким ярким солнечным сиянием, каким не часто полнятся летние дни в этих местах.
Да что там в этих!
Такой ноябрьский день мог стать подарком для Франции.
И откровенно порадовать север Италии.
Но и такой день, оказывается, можно было испортить.
Тони искренне призвал кару Божью на голову тех, кто сообразил растерзать тихую радость приветливого осеннего дня сумасшедшей гонкой по бурелому, в тупой погоне за несчастной затравленной зверушкой.
Он ненавидел парфорсную охоту.
Хотя любил лошадей.
Бешеный галоп рождал в душе потрясающее чувство единения со стремительным, сильным и грациозным животным.
«Наверное, в одной из прошлых жизней я посетил этот мир в образе кентавра», — подумал как-то Тони, в очередной раз наслаждаясь волшебным чувством полета.
Однако ж объединяться с массивным, тяжело храпящим хантером [25] сэру Энтони Джулиану вовсе не хотелось.
Пожалуй, такое единство было бы оскорбительным.
Уж лучше вселиться в быка на корриде, быть пронзенным бандерильей и истечь благородной кровью под рев толпы, чем тупо ломиться по оврагам, преодолевать каменные заборы и плетеные изгороди крестьянских угодий, ворота которых предусмотрительно закрывались в дни массового господского помешательства.
25
Лошадь, специально выведенная для парфорсной охоты от чистокровного верхового жеребца и упряжной тяжелой кобылы.
Тони хорошо помнил свой дебют — лет в четырнадцать или пятнадцать.
Отличный наездник, он без особого труда перенес тяготы многочасовой гонки и… сломался на финише, выполняя старинный обычай посвящения.
Суть обряда проста — лапкой, хвостом, ухом, словом, любым клочком плоти растерзанного собаками зверя хозяин охоты рисует на щеке новичка кровавый треугольник.
Только и всего.
Юный Тони, окруженный толпой рафинированной знати, решительно приблизился к почтенному лорду Уорвику — по иронии судьбы своему будущему тестю.
Мужественно подставил лицо.
И лишь когда все было закончено — лорд старательно изобразил на щеке мальчика подобие треугольника, — медленно выложил содержимое желудка завтрак в доме Уорвиков был обильным на отменное ярко-красное сукно нарядного фрака предводителя охоты.
Странное дело: ему ни тогда, ни — уж тем более! — теперь не было стыдно.
Однако — воспоминания!
Теперь — увы! — так не порезвишься.
Разве что разыграть приступ радикулита? Или — сердечный? Или…