Я-1 (Клаутрофобическая поэма) (2002 г.)
Шрифт:
Что среднерусскому Алёше-Серёже стоит слезть с героина! Ну хуёво, ну больно, – но жизнь вообще вечный и бессмысленный бой – нас так всех с детства Маяковский учил. Ну депрессия потом несколько месяцев, ну жить не хочется – но депрессия в России – вообще дело обычное и наиболее органичное состояние души. Так вот и получается, что мы сильные и крутые, а американцы – козлы и говно – без метадонового курса никуда. А метадон – это полный пиздец. Неизвестно ещё, что лучше. Может и героин. Не надо, блядь, было в детстве жрать свои ебучие мюсли – тогда были бы иные в голове мысли, а то и силёнки. Но силёнки только геркулесовая каша
Теперь о так называемой «подсадке» с первого раза. Тут дело, собственно, в следующем. Я в это врубаюсь, поскольку меня многому научила моя вторая подсадка. После того, как ты вмазываешься в первый раз, что не влечёт за собой никаких последствий, ты живёшь как жил и даже не помышляешь о новой вмазке. Проходит месяц-другой, и как-то раз ты снова, совершенно неожиданно для себя вмазываешься, поскольку неожиданно появляется маза. Ты просыпаешься на следующее утро свежий и полный сил, приступаешь к своим обычным делам, снова нет никаких последствий. Всё заебись!
Однако следующий раз случается с тобой уже не через месяц, а недели через две-три. И опять всё замечательно – никакой зависимости вроде бы нет. Происходит новый сеанс. Уже, как правило, не позже, чем через неделю. К этому времени ты уже приходишь к выводу (конечно, в результате ультрафилософских размышлений), что героин – это однозначно очень полезная для здоровья (во всяком случае, для психического) вещь, и если им не злоупотреблять, то лучшего нельзя и желать. И вот ты начинаешь принимать его раз, ну, скажем, в три дня. Вроде бы всё хорошо. Но после третьего «раза в три дня», уже почему-то на второй, а не на третий день у тебя случается какой-то странный упадок настроения. Это не депрессия, но внутри как будто что-то тихо зудит. И ты думаешь, мол, один раз – не пидараз, и вмазываешься вне очереди. К этому моменту ты уже начинаешь понимать, что подсаживаешься, но, к собственному удивлению, обнаруживаешь в себе следующие мысли: «Ну и хуй бы с ним! Не впервой. Ну сейчас посижу немного и слезу. (Не спорю, у некоторых так и получается, хотя и не сразу.) Раньше слезал и теперь слезу! В конце концов, к чему эти полумеры – либо торчать, либо не торчать!» И всё начинается по-новой.
Уже через неделю-другую ты начинаешь вмазываться строго два раза в день, а если повезёт, так и три.
Бесспорно, не все люди, единожды попробавшие героин, пробуют его вторично, но те, кому это суждено, подсаживаются, таким образом, с первого раза. Понять, уготован ли тебе второй раз, можно только, сделав это впервые. Но если уготован, то ты попал.
Спрашивается, а почему так происходит абсолютно с любым человеком? Да потому, что абсолютно любому человеку героин дарит ощущение абсолютного Счастья!
...Хотя и не всем с первого раза...
33.
Что же это такое в свете-то делается! Изо дня в день со своих домашних страниц в интернете красные девицы неустанно мне кажут свою пипису. Прямо как фигу или как кулаком грозят. А в чём я виноват, спрашивается?
Разве это моя вина, что вышеназванная пиписа – одна единственная представляет из себя какую-никакую ценность среди бесконечного многообразия прочих заключённых в оных девицах сокровищ?!
Все... все они кажут нам эту пипису. Все, от мала до велика. Самой юной домашней пиписе из интернета около 10 - самой зрелой – за 70.
Ах, с каким, опять же, катарсическим пафосом растопыривают они себе половые губищи! Словно тельняшку на грудях рвут, ей-богу! Как широко они раздвигают ножки! Какой размах нижних, блядь, крыльев! Словно ноги мешают им, от честнОго народа пипису застят!
Вообще, в их ситуации, наверно, было бы органичней, если бы ноги их изначально являлись частью пиписы. Например, гипертрофированно развитыми большими половыми губами. Хотя, в принципе, у женщин так оно всё и обстоит. Просто у них три пары половых губ, а не две, как раньше ошибочно полагали: большие – это ноги, из экономии обладающие дополнительной, двигательной функцией (возможно поэтому столь многие мужики западают на красивые женские ножки!); средние – это то, что принято называть большими, то бишь элементарные кожные складки, а малые – они и есть малые.
Интересное всё же кино – эта ёбаная девИчья пиписа! Почему так выходит? Как задумает какая-нибудь девочка себе домашнюю страничку устроить, так и сразу как-то сама собой входит к ней в голову мысль: «Дай-ка я пипису всем свою покажу!»
Нет, справедливости ради, надо признать, что некоторые до кучи ещё и стишки свои вешают. Но, прямо скажем, на фоне пиписы вирши их безнадёжно меркнут. Не катят, иначе глаголя.
И тут надо иметь смелость признать, что большинство девушек чище, лучше и честнее нас, мужиков. По крайней мере, те, что пипису нам кажут...
34.
Когда я пришёл в отдел информации «Независимой газеты», якобы поставив на себе жирный крест, я уже знал, что писать я бесспорно умею хорошо, да и ещё один козырь имею в надлежащие дыры. А именно, во всём, что не касается переделки мира путём косвенного, а порой и прямого влияния на умы своих творческих адресатов, я почти что лишён амбиций. А всякие совковые там работки в газетках, которые никто не читает (читают вообще только один «Спид-инфо», что и правильно и логично) никакого отношения к мировой революции не имеют и не могут иметь (разве что работа в газете «Искра», но туда я уже окончательно опоздал). Я занимаюсь подобной хуйнёй, когда ложусь на дно и временно теряю веру в себя. То бишь в то, что я – бог, и моя прямая обязанность – созидать миры.
В такие трудные периоды жизни кладу я на себя хуй и сам себя убеждаю, что всё, мол, отвоевался, побеждён и разгромлен; буду, де, единения искать с остальными уёбками.
А когда сгораю я к ядрёному Фениксу в пламени якобы самопожертвования своего и начинаю в гусеницу превращаться, а после и вовсе в неистребимого ястреба Бытия, то птичий свой хуй я тогда на работы кладу. Увольняюсь с них на хуй, и я таков.
Поэтому, когда я пришёл в отдел информации, я спокойно отнёсся к тому, что Аркадий Ханцевич в первый же день объявил мне, что, в принципе, я написал говно и что, несмотря на то, что всё вроде бы гладко, у моей заметки отсутствует информационный повод.
Я и сам был согласен с ним. Заметочка моя была, прямо скажем, не фонтан, и единственным поводом к её написанию послужило задание начальства – мол, поезжай туда-то, поскорей возвращайся и пиши. Да и послали меня туда лишь потому, что девочка Юля, в ту пору временно исполняющая обязанности начальника отдела, толком не знала, как эти обязанности исполнять, кроме как на основе мудацких сводок информационных агенств составлять полоски новостей, да посылать сотрудников на какие-то безмазовые мероприятия, щедро анонсируемые по факсу.