Я бил «сталинских соколов»
Шрифт:
ВИ: Были какие-то еще воздушные бои, которые вам особенно запомнились?
Ю: Да, был один бой, в ходе которого я не сделал ни единого выстрела. 8 марта 1944 года я возвращался из разведывательного полета и приближался к Суулаярви, когда наш центр управления сообщил, что 4 вражеских истребителя совсем рядом с базой на высоте 13 000 футов. Я начал набирать высоту, страстно желая, чтобы противник меня дождался, потому что это была редкая возможность дать бой над собственной территорией. Я уже находился на высоте 12 500 футов, когда увидел 4 Ла-4 в идеальном строю примерно в 1500 футах ниже меня между железнодорожной станцией Перкъярви и нашей базой. Так как я заходил сзади сверху, я даже успел восхититься изящными и обтекаемыми формами этих самолетов и их прекрасным камуфляжем. Я взял лидера на прицел, совершенно уверенный во внезапности атаки. Я уже был готов нажать гашетку,
У меня была более высокая скорость, чем у противников, поэтому я удержал преимущество в высоте. Они продолжали набирать высоту, и когда я поворачивал навстречу одному, остальные тут же пытались зайти мне в хвост. В момент начала боя у меня замигала лампочка указателя запаса топлива. Это означало, что у меня осталось бензина на 20 минут крейсерского полета. К несчастью, если мотор работал на полной мощности, это время значительно сокращалось, а у меня так и было. Наша служба наведения передала мне, что Медведев вызывает дополнительные истребители на помощь, поэтому с каждым новым виражом я тревожно оглядывался, стараясь увидеть новые русские самолеты. Наша высота достигла 20 000 футов. А я еще не надел кислородную маску. Я схватил ее и открыл клапан, но у меня не было времени пристегнуть ее к шлему. Я просто прижал маску к лицу и сжал зубами загубник.
Последствия такой импровизации оказались самые плачевные. Я тяжело дышал, мое дыхание выбивалось из-под маски и оседало инеем на стеклах внутри кабины, исключая пуленепробиваемый экран впереди. Затем прибыло подкрепление, и сверкание выстрелов нового Ла-5 я увидел издали. Я резко снизился у него под носом, а потом круто пошел вверх боевым разворотом. Одновременно я большим пальцем попытался отскрести изморозь на боковом стекле с той стороны, где должен был находиться противник. Как я и ожидал, сквозь дырочку стал виден нос вражеского истребителя. Он стрелял, и очередь прошла совсем рядом с моим самолетом, я даже подпрыгнул в кресле. Было очень сложно держать в поле зрения все пять русских самолетов, особенно когда один заходил сзади, а остальные вынуждали меня повернуть. Я бросил короткий взгляд на снежные вихри, укрывающие нашу базу в 26 000 футов внизу, это показывало, что на помощь мне взлетают мои товарищи. Это немного утешало! Оставалось лишь дождаться, когда эти волки наберут нужную высоту. Служба радиоперехвата сообщила, что к русским присоединился шестой истребитель. Мы уже вели бой 15 минут, и моя одежда промокла от пота. Я уклонился от очередной атаки, скользнув под нос русского истребителя, увидел противника прямо перед собой и получил возможность стрелять. Я лихорадочно начал отскребать еще одну дырочку в изморози и пошел следом за русским на вираж. Но тут мой мотор закашлял и замолк, так как кончился бензин.
Я с разворотом спикировал под истребитель, атаковавший меня, и перешел в вертикальное пике. Это было моим единственным спасением. Я знал, что Ла-5 имеет тот же предел скорости на пикировании - 925 км/ч, - и поэтому позволил своему «Мессершмитту» пролететь вертикально 20 000 футов, скорость возросла до 1070 км/ч. На высоте 6500 футов я начал постепенный выход из пике. Нос самолета поднимался очень медленно, а земля приближалась очень быстро. Крылья самолета в любой момент могли сломаться. Но скорость начала уменьшаться, и самолет стал слушаться рулей лучше, я мог все больше и больше тянуть ручку управления на себя. Самолет вышел на горизонталь на высоте всего 500 футов, скорость упала до 775 км/ч. Опасности больше не было. Я перевел скорость в высоту и закружил на аэродроме, готовясь к посадке с выключенным мотором, выпустил шасси и закрылки. Потом механики рассказали мне, что два русских самолета преследовали меня, но на высоте примерно 5000 футов отстали.
ВИ: Как вы отреагировали на второе перемирие 4 сентября 1944 года?
Ю: Лично я настолько привык к жизни летчика-истребителя, что был даже разочарован, когда прекратились боевые вылеты. Война-продолжение закончилась примерно так же, как и «зимняя война». Мы сумели остановить советское наступление, а наша истребительная авиация благодаря небольшим потерям и поставкам новых самолетов стала сильнее, чем в начале войны. В июле мы заметили, что советские летчики начали избегать воздушных боев, а в конце месяца стали просто удирать, как только видели нас. Во время разведывательных полетов мы видели, как русские перебрасывают войска с Карельского фронта. Это означало, что русские готовят наступление на западе. С другой стороны, как и во время «зимней войны», Финляндия больше не имела ресурсов для того, чтобы сражаться в одиночку, если Германия будет разгромлена. Поэтому мы передали Советскому Союзу те территории, которые находились в наших руках, когда война закончилась. Снова независимость Финляндии была более важна. Мы снова спасли ее. И здесь следует отметить один интересный момент. На территории лишь двух воевавших государств в Европе не побывали вражеские солдаты: в Финляндии и Англии. Мы сумели построить совершенно цивилизованные отношения с Советским Союзом и получаем экономическую выгоду, импортируя нефть и сырье, экспортируя промышленное оборудование и продовольствие. Но каждый раз, когда русские пытаются прибегнуть к политическим уловкам, наши лидеры говорят твердое «Нет». И русские каждый раз отступают.
ВИ: Вы сражались с немцами после перемирия?
Ю: Существовал план использовать нашу эскадрилью для боев против немцев в Лапландии, но он был отменен.
ВИ: Какие награды вы получили от своего правительства?
Ю: Я один из четырех человек - два из них летчики-истребители, - которые дважды получили высшую награду Финляндии Крест Маннергейма. (Другим был Ханс Хенрик Винд, сбивший 75 самолетов.) Свой первый Крест Маннергейма я получил 26 апреля 1942 года, а «дважды рыцарем» стал 28 июня 1944 года. Кроме того, я получил Медаль свободы, Крест свободы 4-го класса с дубовыми листьями и Крест свободы 3-го класса с дубовыми листьями.
ВИ: Сегодня, в ретроспективе, какую роль в воздушной войне вы бы выбрали - волка-одиночки, командного игрока или командира?
Ю: Полагаю, я был всеми ими в зависимости от ситуации. Я всегда пытался довести дело до конца и часто долго гнался за противником, как можно дольше оставался в районе боя. Поэтому во многих случаях я оставался один, хотя и не собирался этого делать. В результате я не досчитался примерно 30 побед. В финских ВВС существовала практика подтверждения побед: требовалось либо найти обломки упавшего самолета, либо свидетеля, который подтвердит его падение. Много раз я просил установить на наших истребителях фотопулеметы, но мы их так и не получили. Чаще всего я был командным игроком, ведь нас именно этому и учили. Достаточно часто я летал в составе высотного прикрытия, это было самое почетное место в строю. Я также был командиром пары и отделения, часто мне приходилось быть инструктором.
ВИ: Среди ваших товарищей-летчиков есть люди, которыми вы восхищаетесь?
Ю: Я считаю всех своих товарищей прекрасными людьми. Если бы мне пришлось выбирать одного, я бы выбрал Ойву Туоминена. Он был прекрасным летчиком и отличным бойцом, одержал 44 победы. Обычно он самым первым замечал противника, быстро формулировал стратегию и умело ее реализовывал.
ВИ: Какой была ваша послевоенная жизнь летчика?
Ю: Я служил в ВВС до 17 мая 1947 года, когда ушел в отставку. Затем я продолжал летать в коммерческих компаниях. Я также купил свой собственный «Тайгер Мот», который мог менять шасси: колеса, поплавки, лыжи. Но с середины 1950-х годов я летал лишь изредка.
ВИ: Вы встречались с бывшими союзниками из стран Оси или бывшими противниками?
Ю: После войны я встретил очень интересного старого французского летчика Робера ЛеПти, который командовал эскадрильей в годы Первой мировой войны. Он рассказал мне много интересного о лучшем французском асе Ренэ Фонке. Я также встречался с русским генералом. Он сказал мне, что слышал обо мне каждый день во время войны, и теперь хотел со мной встретиться. Мы поговорили о многом и разном, я предложил ему полетать на «Мессершмитте». Он только улыбнулся - он был уже настолько толстым, что не сумел бы втиснуться в узкую кабину «Мессершмитта». Я также встречался с летчиками союзников. Один американец на В-17 «Летающая крепость» совершил 33 вылета на бомбежку Германии. Было интересно слышать обо всем этом. В Финляндии был организован союз бывших летчиков-фронтовиков. Мы встречаемся каждый месяц и убеждаемся, что трудные времена только закалили нашу дружбу.
ВИ: Вы хотите сказать еще что-нибудь о своей жизни в авиации?
Ю: Я думаю, что история показала значение воздушной мощи. Если нация желает быть свободной и независимой, она должна тратить деньги на создание истребительной авиации. При этом гораздо важнее вкладывать деньги в качество, а не в количество. Хорошо обученный, первоклассный летчик-истребитель является национальным достоянием, которое нужно хранить в полной исправности.