Я болею за «Спартак»

Ромм Михаил Ильич

Семь дрейфующих станций в Северном Ледовитом океане посылают свои радиосигналы на Большую землю, в праздничные дни летчики запросто «привозят» зимовщикам свежие фрукты, письма и подарки от родных, но имена первых смельчаков, пустившихся в неизведанный дрейф, имена Папанина, Федорова, Ширшова и Кренкеля никогда не забудутся.

Такова награда за дерзание и отвагу, за высокое стремление к неизвестному...

На другой день утром альпинисты начали спуск.

Миновали фирновые поля, по узкому гребню вышли к лагерю «6400». Но как быть дальше? Удастся ли Горбунову с отмороженными ногами

и Гетье, пролежавшему четверо суток с сердечным припадком, спуститься по ребру в лагерь «5600»? И как будет полуслепой Абалаков один страховать двух своих товарищей на крутых и ломких скалах шестого и пятого «жандармов»? Каждый из них знал, что это невозможно, но скрывал свои опасения.

Какова же была их радость, когда, приблизившись к лагерю «6400», они увидели у палаток Цака, Нишана и Зекира с продовольствием и медикаментами! Они поднялись в лагерь за полчаса до штурмовиков. Помощь — нет, не помощь, а спасение пришло вовремя.

Следующий день пришлось остаться в лагере, чтобы хоть немного набрать сил. Кроме того, Абалаков, бывший при взятии вершины в слишком светлых очках, почти ослеп.

6 сентября начали спуск по ребру. Горбунов шел в связке с Абалаковым, Гетье — с Цаком.

7 сентября штурмовики вернулись в ледниковый лагерь.

14

Возвращение. — Поход на обсерваторию на леднике Федченко.

Восхождение окончено. Мы уходим, покидаем место, где прожили месяц, где испытали много тревог и много радости.

Укладываем вещи, свертываем палатки. На большом камне возле лагеря высечены две надписи. Одна говорит о славной победе советских альпинистов. Под гербом республики Советов высечены слова:

ВЫСОЧАЙШАЯ ВЕРШИНА СССР

высотой 7495 м.

взята 3/IX—1933 г.

Другая обнесена траурной каймой:

При подготовительной работе погибли

Альпинист Н. А. Николаев, 30 лет.

и носильщик Джамбай Ирале, 20 лет.

Я пишу краткий отчет о восхождении, кладу его в жестяную коробку из-под кинопленки, тщательно заклеиваю изоляционной лентой и закладываю в тур на большом камне.

Абалакова нет. Этот «львенок», как его называл Горбунов, этот «человек-машина», как характеризовал его Гущин, вернувшись вчера вечером в лагерь после шестнадцатидневного восхождения, сегодня с утра решил «сбегать на соседний хребетик», чтобы сделать оттуда кое-какие наброски. «Хребетик» этот высился над нашим лагерем восьмьюстами метров отвесной скалы.

Наконец караван готов. Горбунов надевает валенки. Для него и для Гетье оставлены под верх лошади. Мы помогаем нашим больным взобраться на седло и трогаемся в путь.

Идем очень медленно. Лошади

изнурены беспрерывной двухмесячной работой, ноги их сбиты в кровь и изранены острыми камнями. Они часто спотыкаются и падают. Приходится помогать им, тащить их вперед по серакам и морене.

Пересекаем ледник пика Коммунизма и выходим на его высокий правый край. Здесь мы останавливаемся и оборачиваемся назад: хотим навсегда запечатлеть в памяти грандиозное сборище горных вершин, скал и ледников, среди которых прожили целый месяц.

За последнее время пустынное величие этого сурового пейзажа нас угнетало. Не раз мы вспоминали цветущие альпийские луга и густые леса Кавказа, пенистую голубизну его бурливых потоков.

Но теперь мы вновь поддаемся очарованию этой суровой страны скал и льда.

Караван медленно движется по тропе, и гиганты горного царства проходят мимо нас в обратном порядке. Остается позади сахарная голова пика Орджоникидзе, черный скалистый отвес пика 6666, широкая, сложенная из розового камня громада пика Реввоенсовета.

В прорыве хребта между пиками 6666 и Реввоенсовета высится скала. Ее верхушка в точности повторяет контуры памятника Гоголя на Арбатской площади в Москве [22] . Скала носит название «Гоголь на Памире».

Надвигается ночь. Мы с Абалаковым покидаем караван, уходим вперед и в темноте добираемся до подгорного лагеря.

Старый Усумбай, добродушно улыбаясь, радостно жмет нам руки и гостеприимно угощает каурдаком из киичины.

На другое утро, ожидая отставших, мы греемся на солнышке, купаемся в голубом озере, с наслаждением лежим на траве.

22

В настоящие время памятник перенесен в один из скверов возле Суворовского бульвара

В подгорном лагере гораздо теплее, чем в ледниковом, и легко дышится: высота «всего» 3900 метров.

К полудню до лагеря добираются остальные участники восхождения. Отряд остается здесь на дневку.

Горбунов составляет текст телеграммы в Москву, текст рапорта партии и правительству о выполнении 29-м отрядом ТПЭ труднейшего задания, о победе, одержанной советской наукой и альпинизмом.

Мы с Капланом решаем посетить глациометеорологическую обсерваторию, строящуюся на леднике Федченко у самого перевала. К нам присоединяется неутомимый Абалаков. Покидаем караван и уходим вперед.

Ночь застает нас невдалеке от слияния Бивачного и Федченко. Находим ровную площадку, расстилаем на ней спальные мешки и забираемся в них.

Небо над горами озаряется отблеском восходящей луны. В ее причудливом свете величавой шеренгой высится вдоль ледника строй шеститысячников — пик Красной Армии, пик 6666, пик Орджоникидзе. И снова, как полтора месяца тому назад, когда на Терс-Агарском перевале неожиданно возникали перед нами озаренные заходящим солнцем Мазарские Альпы, мы теряем ощущение самих себя, растворяемся во всепокоряющем величии горной природы. Предчувствие, что никогда больше не увижу эти залитые лунным светом вершины, рождает во мне щемящую грусть...