«Я больше не буду» или Пистолет капитана Сундуккера
Шрифт:
– Ладно уж…
– Мы тебя проводим, – спохватилась Елена.
Генчик ехидно сказал:
– Я не из тех, кого провожают по ночам. – И босиком помчался домой.
– Где тебя носит?! – напустилась мама. – Одна куда-то провалилась, и второй следом за ней! Вгоните нас с отцом в могилу!
Генчик спешно залез под одеяло, чтобы не успели разглядеть его ссадины. И уже из постели, через дверь, известил родителей:
– Никуда она не провалилась. Гуляет по улицам под ручку с одним юношей. Дело молодое… Скоро он приведет ее домой.
– Я вот
– Не надо! Он хороший человек, я его знаю. Будущий капитан дальнего плавания… Глядишь, поженятся…
– Я им поженюсь, – в свою очередь пообещал отец. И судя по скрипу кровати, стал укладываться.
Елена появилась, когда за окном зашумел наконец ливень. В темноте прокралась к себе за перегородку. Отец с матерью ровно дышали, демонстрируя равнодушие.
Генчик задремал. Но Елене, видимо, не спалось. Она приоткрыла дверь, тихонько прошлепала к постели брата, села на краешек.
– Чего тебе? Ненормальная какая-то… – Гром за окном заворчал, соглашаясь с Генчиком.
Сестра щелкнула настольной лампой. Генчик сердито зажмурился. Потом приоткрыл один глаз. Елена была в длинной ночной рубашке, с распущенными волосами.
– Братик, я тебя так люблю! – Она сдернула с Генчика одеяло и простыню, рывком усадила его себе на колени, прижала. Как малыша…
Он сердито подергался и притих. Ленка была горячая. От нее пахло косметикой и шампунем.
– Не меня ты любишь, а… кого-то еще… – буркнул Генчик. И устроился поудобнее.
– Дурень… Ох, как ты ободрался! Где это?
– Искал кого-то в темноте…
– Ох и бука ты… Генчик! Я такая счастливая!
– Несмотря на шестое место? – не удержался он от ехидства.
– Ты уже знаешь! Ну и пусть… Сперва я чуть не заревела от горя. А потом… выхожу на улицу, а он ко мне… Говорит: «Здравствуйте, Лена. Вы меня не помните? Я так и думал… А можно мне с вами чуть-чуть поближе познакомиться?» Я говорю: «Какой смысл со мной знакомиться? У меня шестое место…»
– А он, – хихикнул Генчик, – тебе в ответ: «Это для глупой комиссии шестое, а для меня вы самая первая…»
– Ой! Откуда ты знаешь?
– Догадался. Что другое он мог сказать!
– Генчик, мы потом пошли, пошли… Он про море рассказывал, про корабли… Он такой славный…
– А про дуэль рассказал?
– Про дуэль? Про какую?
– Ну, почему он здесь на практике оказался…
– Нет. А почему?
Генчик с удовольствием поведал историю Петиной дуэли. И добавил наставительно:
– Видишь, какой он рыцарь в душе.
– Я вижу…
Лена улыбалась и покачивала Генчика. Он так и уснул у нее на коленях. И не слышал, как сестра уложила его.
Генчику редко что-нибудь снилось, но на этот раз увидел сон. Будто он должен драться на дуэли с длинным черноволосым Бусей – хозяином Шкурика. У Буси в секундантах вся его зловредная компания. А у Генчика – Федя Карасик (или Тима Ревчик) и Козимода. Появилась Зоя Ипполитовна – строгая и будто незнакомая. Дала Генчику и Бусе прямые блестящие сабли. И велела:
– Сходитесь.
Генчик бесстрашно пошел на Бусю. «Я не буду его убивать, а прижму к забору и заставлю извиняться». Но у Буси на рубашке зашевелился нагрудный карман, из него высунул морду Шкурик! У Генчика сразу ослабли колени. Он попятился.
– Не см-ме-ей! – потребовала Козимода. Генчик начал отмахиваться палашом – от Буси и от Шкурика. Попятился снова и спиной полетел в яму. В черную пустоту. Проснулся с колотящимся сердцем. Он тут же уснул опять и увидел еще какие-то сны, но не запомнил…
Мыльные пузыри капитана Сундуккера
Кривой приземистый дом Зои Ипполитовны стоял в глубине заросшего двора. Или сада – как хотите, так и называйте. Вокруг поднимались старые яблони, клены и рябины. А в дальнем углу двора вздымалась высоко в небо темная вековая ель.
Земля поросла высокой травой, которую культурные садоводы однозначно обозвали бы сорняками. Был здесь и репейник, и лиловый кипрей, и всякий чертополох. А между ними – густые одуванчики, подорожники и мелкая ромашка.
То, что в августе появлялось на яблонях, было мелкой кислятиной.
– Но зато цветут они восхитительно, – с мечтательной ноткой говорила Зоя Ипполитовна. – А клены осенью чистое золото…
В траве были протоптаны тропинки: к поленнице, к водопроводному крану, к мусорному ящику и к будочке с окошком в виде бубнового туза на двери.
Все это хозяйство окружал забор. Когда-то был он сколочен из одинаковых, закругленных сверху досок, но потом не раз его чинили, заменяли доски всяким горбылем, тонкой коричневой вагонкой, кусками фанеры. Подпирали забор тут и там разными балками и жердями.
Снаружи забора тоже росли рябины, клены, а еще – мелкая ольха. Такая, что не продерешься. Чаща эта покрывала почти всю территорию, где располагалась «усадьба» Зои Ипполитовны Корягиной (урожденной Сундуковой).
Территория была треугольная и небольшая – полсотни шагов по каждому краю. С двух сторон ее границами служили насыпи – высокая и пониже. На высокой лежали рельсы для поездов, по другой тянулась Окуневская трамвайная линия. Неподалеку они пересекались. Красные трамваи резво проскакивали под решетчатыми конструкциями небольшого железнодорожного моста.
Еще два моста – каменный для трамваев и железный – для товарных и пассажирских составов – пересекали темный овражек. Он до верху зарос такой колючей и ядовитой зеленью, что трава двухвостка по сравнению с ней была как ласковый котеночек перед тигром. Генчик однажды сунулся туда, в глубину: посмотреть на ручей, журчащий в этих джунглях. И потом двое суток расчесывал руки-ноги.
Ручей бежал в Верх-Утятинское озеро. А овраг служил третьей границей здешнего замкнутого кусочка земли.
– Бермудский треугольник, – с удовольствием говорила Зоя Ипполитовна. – Почти недоступное и, главное, никому не нужное пространство.