Я – бронебойщик. Истребители танков
Шрифт:
Потери среди саперов были столь велики, что Рекунков приказал выделить из каждого батальона по двадцать красноармейцев для строительства моста. Люди шли к речке, как на смерть. Изредка перебрасывались тоскливыми фразами:
– Здесь все и останемся.
– Других пригонят. Кто нашего брата за людей считал?
А Тимофея Зайцева и Юрия Ступака вызвали к командиру полка. Разговор был короткий. Зайцеву было приказано выделить шесть расчетов противотанковых ружей, а Ступаку – обеспечить нашу переправу и сопровождать до места.
– Выройте окопы или воронки найдите, будете
– Сдохнем, не сомневайтесь, – усмехнулся Юрий Ефремович Ступак.
А Зайцев предложил Рекункову:
– Мне лично надо с расчетами находиться. При чем тут Ступак?
– А при том, что ротных у меня хватает, – желчно заметил подполковник, – но специалист по противотанковым ружьям только один. Если Зайцева угробят, некому молодежь учить будет. А Ступак мужик шустрый. Возьмешь с собой взвод и поможешь перебраться бронебойщикам на тот берег. Если ротные убиты или ранены, примешь командование на себя. Ты же будущий комбат.
– Скорее, бывший, – усмехнулся Ступак, но, козырнув, четко ответил: – Задание понял, выполним!
Зайцев собрал расчеты, оглядел нас. Приказал мне взять самозарядное ружье Симонова (ПТРС).
– Там чухаться некогда будет, а симоновское ружье скорострельное. Ты же знаком с этой конструкцией?
– Так точно.
– У Долгушина тоже ПТРС. Нормальное ружье, Федор?
– Вполне. Эффективнее, чем однозарядное.
В роте имелось всего три ПТРС. Два из них отдали нашей группе. Получили по пятнадцать усиленных патронов БС-41 с металлокерамическим сердечником. Моего напарника, Пашу Скворцова, оставили на левом берегу.
– У тебя опыта мало, побудь в запасных.
Скворцов молча кивнул. Несущийся черный поток и фонтаны минных разрывов наводили на тягостные мысли даже бывалых бойцов. Мне дали другого помощника из первого взвода, хорошо знакомого с самозарядным ружьем.
Познакомились. Звали его Василий, а фамилию не запомнил. Прибыл недели три назад с пополнением, когда я лежал в санбате. Тоже закончил учебные курсы бронебойщиков. По его словам, участвовал в одном из боев. Но что он собой представляет, я пока не знал. Больше надеялся на своих старых проверенных товарищей Саню Назарова и Родиона Шмырёва.
Надолго запомнилась мне эта переправа через ночную речку и обжигающий холод ледяной воды. Один из взводов Ступака и саперы помогали нам, взяв часть немалого груза.
Мое новое ружье ПТРС, длиной 220 сантиметров, раскладывалось на две части. Чехол с прикладом и казёнником был пристегнут ремнями и висел за спиной.
Вначале шли по дну, держась за трос. Чтобы не поранить руки, выдали рукавицы. Обстрел не прекращался. Толчки от взрывающихся в воде мин ощутимо ударяли по телу, вырывая из рук скользкий трос. Я никогда не думал, что так громко бьют по воде пули. Пулеметные очереди хлестали, как огромный кнут, невольно заставляя людей шарахаться прочь.
На середине потока ноги уже не доставали до дна. Я болтался, как притопленный поплавок, лихорадочно
Невольно заторопился. Толчок взрыва выбил трос из рук, а волна хлестнула прямо в лицо. Меня спасло то, что успел нашарить одной рукой трос, затем, подтянувшись, крепко вцепился в него. Через несколько шагов почувствовал под ногами дно, идти стало легче.
Без потерь не обошлось. Один из расчетов в отделении Федора Долгушина накрыло миной. Погиб боец из нашей шестой роты – его настигла пулеметная очередь. Двоих сорвало с троса течением. Спаслись они или нет, мы не знали.
Бойцы исчезли в чернильной темноте, а когда речку осветила ракета, на поверхности я никого не увидел. Вряд ли они выплыли: люди были тяжело загружены оружием и боеприпасами, которые сразу тянули на дно.
Наконец выбрались на правый берег. Собрались в полуразрушенной траншее и, тяжело дыша, приходили в себя. Ступак считал людей, мое отделение сбилось возле меня. Загораживаясь от дождя, скручивали цигарки.
Мы на плацдарме. При свете ракет увидел несколько тел убитых наших и немецких солдат. Торчала искореженная тренога, рядом валялся согнутый пулеметный ствол. Боевое охранение немцев закидали гранатами, шинели пулеметчиков изорваны, валяется пробитая осколком каска. Видимо, передовые укрепления прорвали с ходу, переправившись в стороне и ударив с фланга. Ступак рассиживаться не дает. Двигаемся дальше, держа наготове оружие. Из темноты нас окликают.
Это часовой седьмой роты. Вместе с ним добираемся до траншеи, где укрепились бойцы. Нас встречают радостно. Ребятам за прошедшие сутки досталось крепко. В седьмой и девятой роте после атак и непрерывного обстрела осталось немногим больше половины людей. Много раненых.
Рассчитывали, что по мосту подойдут другие роты, перебросят артиллерию, эвакуируют раненых. А пробилось лишь подкрепление: стрелковый взвод, два отделения бронебойщиков и несколько саперов. В седьмой роте погиб командир. Его заменил один из молодых взводных. Вопрос у всех один: когда построят переправу. Долго здесь не удержаться.
Саперы сразу же принимаются за дело. Уползают на нейтралку устанавливать мины. Но много ли мин перетащишь через речку на себе? Десяток противотанковых и сколько-то противопехотных.
Федор Долгушин располагается на правом фланге, мое отделение – на левом. Окопов хватает. Мы торопливо углубляем их. До рассвета остается всего ничего. Практически мы в немецком тылу. Вижу, что Родька Шмырёв, самый младший из нас, заметно нервничает. Я показываю сектор его обстрела и пытаюсь успокоить:
– Все будет нормально. Нас тут целый взвод, отобьемся.
Родька с усилием улыбается в ответ.
Позади в быстром темпе идет строительство нового моста. Там взрываются мины, пересекаются разноцветные пулеметные трассы. Продолжают гибнуть саперы и их помощники из стрелковых рот.