Я – бронебойщик. Истребители танков
Шрифт:
Много позже, уже на фронте, он поделится со мной воспоминаниями о той короткой войне.
Запомнились ему атаки по закопченному гарью рыхлому снегу. Как простуженно и хрипло кричал ротный капитан:
– Рота, слушай команду! Вставить запалы в гранаты.
Красноармейцы доставали из подсумков увесистые РГД-34, согревали дыханием побелевшие от мороза пальцы и заученными движениями быстро вставляли запалы. Затем снова надевали теплые трехпалые рукавицы и напряженно ждали главную команду:
– Рота, встать! В атаку!
Поднимались на негнущихся ногах и шли,
Кричать «ура» сил не оставалось. Кто-то стрелял на ходу, не целясь, старались не смотреть, как падают вокруг товарищи. Сильным был встречный пулеметный огонь, и метко били из винтовок чёртовы «лопари», готовые насмерть стоять за свою каменистую лесную землю и бесконечные озера.
Когда сближались, финны в большинстве своем рослые крепкие парни, поднимались навстречу и, не колеблясь, вступали в рукопашный бой. Запомнилось, что одеты они были по-охотничьи, легко. Форма серо-голубого цвета, но немало было в домашних коротких полушубках, ватных куртках (ополченцы) и овчинных светлых шапках.
Винтовки Мосина (финская модель), автоматы «Суоми» с круглыми дисками, похожие на наши ППД. Дрались жестоко, не уступая друг другу. Лица у финнов были похожи на русские: широкоскулые, голубые глаза, светлые волосы. Но это замечалось после боя, когда забирали у мертвых трофеи, документы.
Тимофею Зайцеву везло. И в ближнем рукопашном бою, когда успевал выстрелить или ударить первым, и в атаках, когда на снегу оставались сотни убитых.
Раза два его взвод выбивали на три четверти. Уцелевшие зарывались в снег среди кочек и камней. Терпеливо ждали ночи, чтобы отползти. Товарищ не выдержал холода и боли в простреленной руке. С тоской глядел, как взрываются мины, находя новые жертвы и добивая раненых. Сказал Тимофею:
– Ты как хочешь, а я поползу.
– Выждем хоть полчаса, пока стемнеет, – пытался уговорить его младший лейтенант Зайцев.
Не послушался. Пополз, кое-как двигая окоченевшими ногами. Финский снайпер дал ему отползти шагов двадцать и точно влепил пулю в голень. Стрелял, как позже выяснилось, пулей со спиленной головкой. Такая, даже если кость не перебьет, разворачивается в теле, как лепесток, и вырывает на выходе кусок мяса.
Не забыть, как захлебывался от крика товарищ. Поднялся, но тут же получил пулю в другую ногу. Через минуту кричать уже не мог, хватался за ноги, стонал, перевязать себя не смог. Да и какая повязка удержала бы две струи крови?
Затем, дав русскому помучиться, снайпер всадил умирающему пулю в лицо. Из-под суконной буденовки брызнуло что-то бурое, вязкое. Повис мутной виноградиной выбитый глаз.
Все это происходило рядом с младшим лейтенантом Зайцевым. Много всего нагляделся на той жестокой войне. А в учебный полк бронебойщиков попал не только потому, что имел к осени сорок первого немалый боевой опыт.
У финнов захватили однажды в качестве трофея
У финнов было много хороших стрелков. Поначалу думали, что «кукушки» устраивают засады на деревьях. Когда видели подозрительную ель или сосну, Зайцев разворачивал тяжелое ружье (53 килограмма весом) и всаживал в гущу ветвей три-четыре мелких осколочно-фугасных снаряда.
Разлетались в сторону обломки веток, хвоя, взлетали с карканьем вороны. Ни одного снайпера на деревьях не обнаружили, они прятались на земле, в снегу. Но однажды снял наблюдателя на раскидистой ели, сбоку от дороги. Раза два удачно отстрелялся по дзотам. Один поджег, а в амбразуру другого закатил пару осколочных снарядов. Расчет, израненный мелкими осколками, вытащили и прикончили на месте – слишком много душ погубили эти двое, опустошая ленты старого кайзеровского пулемета МГ-08.
Ружье у младшего лейтенанта вскоре забрали в штаб дивизии для изучения, а взводный Зайцев получил медаль «За боевые заслуги» и очередное звание «лейтенант».
Повоевал немного в начале Отечественной. Был ранен, а затем направлен в учебный полк, обучать молодых стрельбе из недавно появившихся противотанковых ружей.
Сначала сам разобрался в системах. На полигоне вместе с другими командирами выпустил с десяток пуль по мишеням. Рассматривая издырявленную стальную плиту, убедился, что оружие сильное и может противостоять немецким танкам и броневикам.
Длинный ствол и сильный патрон неуклюжего на вид ружья помогали разгонять пулю до скорости тысяча метров в секунду, в полтора раза быстрее, чем у «Лахти-39». И прицельность была неплохая. На триста шагов всаживал четыре пули из пяти в мишень размером с оконную форточку, чему предстояло учить своих подопечных.
Но с другой стороны, тоскливо становилось при мысли, что слишком неравным будет поединок между молодыми ребятами с этими ружьями и немецкими танками, которые снесут бруствер окопа и расчет из своего орудия за полкилометра, не дав как следует прицелиться.
Но все же это было лучше, чем гранаты или бутылки с горючей смесью. Когда приходилось подпускать танки в упор, у многих красноармейцев не доставало выдержки. Бросали тяжелые гранаты кое-как, иногда сами подрывались. Другие убегали прочь, и башенные пулеметы убивали их в спину. Танкобоязнь – так это называлось. И отучать от нее бойцов тоже предстояло в самые короткие сроки.
В тот ноябрьский день сорок первого года подтаяло. Хотя отсутствием аппетита никто из нас не страдал, но овсянка, приправленная подсолнечным маслом, лезла в глотку с трудом. Нашей роте предстояло пройти обкатку танками. Нервничал Гриша Тищенко, восемнадцатилетний парень из-под Пензы. Мой товарищ Федя Долгушин, с кем мы сдружились еще в Инзенских учебных лагерях, тоже ел без аппетита, уставившись в стол.