Я буду любить тебя...
Шрифт:
— Но где он? И где все остальные? — спросил я.
— В форту и на берегу возле него. Ах, добрые господа, какой ужасный день!
— Ужасный день? — воскликнул я. — Да что тут стряслось?
Я уже узнал человека, с которым разговаривал: это был один из слуг коменданта форта, редкостный трус.
От страха он совсем потерял голову.
— Они заряжают пушки! — проблеял он дрожащим голосом. — Мы все пропали! У нас-то и пушек порядочных нет… Разве нам их одолеть?
— Да кого «их»? — вскричал я, теряя терпение.
— Там уже раздают пики и сабли! Ох, горе, от одного вида холодного оружия мне всегда становится худо!
Я выхватил кинжал и помахал им перед его носом:
— Ну как, тебе уже стало худо? Сейчас станет еще хуже, если не объяснишь, что здесь происходит.
Он отпрянул назад и, выпучив глаза, прохрипел:
— На нас идет большой корабль! Огромный! А пушек на нем! Одних кулеврин [40] десяток, а фальконетов [41] и прочих пушек помельче и вовсе не счесть!
40
Кулеврины — длинноствольные артиллерийские орудия различных калибров. Применялись в европейских армиях и военных флотах в XV–XVII вв. для стрельбы на дальние расстояния.
41
Фальконеты — пушки небольшого (50-100 мм) калибра. Состояли на вооружении в Европе в XVI–XVIII вв. Стреляли свинцовыми ядрами.
Я взял его за шиворот, приподнял и потряс.
— Они привезли своих папистских попов! — выдавил он из себя, когда я опять поставил его на землю. — Завтра нас всех будут пытать на дыбе! А потом отправят на галеры.
— Стало быть, к нам наконец пожаловали испанцы, — заключил я. — Ладно, идем.
У форта царила невообразимая сутолока. В распахнутые ворота торопливо входили члены Совета колонии, депутаты нашей Палаты и офицеры, а перед воротами, на берегу реки, толпилось взбудораженное население. Плантаторы из первопоселенцев, колонисты, прибывшие вместе со Смитом и Дэйлом, арендаторы и слуги, женщины и дети, негры, паспахеги, французские виноградари, голландцы с лесопилок, стеклодувы-итальянцы — все они переходили с места на место, громко переговаривались и все как один глядели в ту сторону, где река Джеймс впадала в океан. Сквозь разноголосый гомон до меня доносилось: «Испанцы! Инквизиция! Галеры!» То были слова, раздававшиеся чаще всего, когда у побережья Виргинии появлялись неизвестные паруса.
Однако где же он, этот испанский корабль? У берега теснилось множество мелких судов: яликов, шлюпов, шхун, дальше стояли на якоре три корабля Виргинской компании: «Тигр», «Счастливое возвращение» и «Любимая» (грузоподъемность самого большого из них, «Счастливого возвращения», составляла всего лишь восемьдесят тонн). По палубам бегали матросы, слышались зычные команды капитанов, но вокруг, насколько видел глаз, не было ни одного чужого судна: ни военного корабля, ни галеона с тремя ярусами готовых к бою пушек и реющим на мачте желтым штандартом — ненавистным флагом Испании.
Я соскочил с коня и, оставив его и мистрис Перси на попечение Спэрроу, поспешил к форту. Когда я проходил через ворота, меня окликнули. Я обернулся и, увидев мастера Пори, остановился, чтобы подождать его. Веселая физиономия нашего спикера была багрово-красной, он страшно запыхался и с трудом переводил дух.
— Когда до меня дошла весть об испанцах, я был на перешейке, — проговорил он. — Пришлось бежать через весь город, и теперь я все никак не могу отдышаться. Да, туго нам придется!
— А по-моему, это просто очередная ложная тревога, — ответил я. — Уж сколько раз у нас кричали: «Караул! Испанцы!», а потом оказывалось, что зря.
— На этот раз все точно. Дэвис послал из Элджернона нарочного с известием и велел ему скакать сюда во весь опор. По дороге тот видел корабль, перегнал его и говорит, что он и вправду очень велик. Слава Богу, ночью был мертвый штиль, а то испанцы застали бы нас врасплох.
Шума за палисадом форта хватало, но порядка там было куда больше чем снаружи. На равелинах, у наших трех кулеврин и немногочисленных фальконетов, хлопотали канониры; в одном месте комендант форта, капитан Уэст, раздавал желающим кирасы, кольчуги, мушкеты, алебарды, шпаги и луки, в другом его жена, дама очень храбрая и воинственная, надзирала за приготовлением огромного котла кипящей смолы.
У каждой бойницы уже стоял стрелок, а через западные ворота валила орда невольных оккупантов: коров, свиней и домашней птицы, которых, вопя во все горло, подгоняли мальчишки.
Пробираясь сквозь толчею, я направился туда, где расположился губернатор. Окруженный членами Совета колонии и депутатами Палаты, он сидел на пороховой бочке и громовым голосом отдавал приказы.
— А, вот и капитан Перси! — воскликнул он, заметив меня. — Вы-то мне и нужны. Для вас война — дело привычное, вот и научите, как побить этих испанских нахалов.
— Тут нечему учиться, сэр, — сказал я. — У англичан это получается само собой. Однако вполне ли вы уверены, что нам и впрямь представился случай поразвлечься?
— На сей раз нет никаких сомнений, — ответил он. — Ночью этот корабль вошел в устье; Дэвис подал ему сигнал остановиться, потом приказал дать пушечный выстрел поверх его палубы, но тот продолжал плыть как ни в чем не бывало. Конечно, тогда было темно и рассмотреть его как следует не удалось, но если корабль не вражеский, то почему он не остановился, чтобы заплатить подать на содержание форта? К тому же мне доложили, что водоизмещение у него не меньше пятисот тонн, а такие большие суда никогда еще в наши воды не заходили. Поскольку ветра почти не было, к нам тотчас отправили нарочного, надеясь, что он сможет опередить врагов и предупредить нас. В Бэссиз-Чойсе нарочный пересел на свежего коня и на рассвете обогнал-таки неприятельский корабль. На реке был туман, и он смог разглядеть только одно: что корабль очень большой и что на нем три яруса пушек.
— А какой на нем был флаг?
— Никакого.
— Да — сказал я, — это подозрительно. Как бы то ни было, мы правильно сделали, подготовившись к встрече. Их тут ждет горячий прием.
— А между тем кое-кто советует мне сдаться, — продолжал губернатор. — Есть тут по крайней мере один, которому хочется, чтобы я отправил «Тигр» вниз по течению с белым флагом и с моей шпагой.
— Где он? — вскричал я. — Уверен, что он не англичанин.
— Я такой же англичанин, как и вы, сэр! — тотчас откликнулся джентльмен, в котором я узнал своего недавнего знакомца — мастера Эдварда Шарплеса. — Хорошо вам, шальным забиякам из Нидерландов, толковать о сопротивлении испанцам, у которых бойцов вдвое больше нашего, а пушек столько, что они всё здесь могут разбомбить в пыль. Но люди умные понимают: при таком соотношении сил лучше всего сдаться.
— А трусливым законникам-крючкотворам лучше всего помалкивать, когда говорят мужчины и солдаты, — не остался в долгу я. — Мы тут собрались не за тем, чтобы заключать договор с дьяволом, так что стряпчие нам не нужны.