Я буду твоим единственным
Шрифт:
– Я не знаю, если честно. Я ведь по-разному думала все это время. Когда ты уехал миротворцем, со мной встретились девочки. Яна с Ритой. Они-то и рассказали, как ты жил эти месяцы. Я ведь знала, что Артём тебя побил, но... мне почему-то в голову не могло прийти, что ты пострадал серьезно. Мне казалось... что ты... что у тебя всегда все под контролем. Ты был для меня почти богом, а бога ведь нельзя ранить. Я так сильно плакала, когда они мне все объяснили.
– Это в прошлом, - быстро говорит он, обрубая тему о его уязвимости.
– Это ничего, Поля. Ты просто не знала.
– Это оправдание, но, по сути, оно ничего
Он напрягается. Очень сильно. Зубы сжимает. Будто я его снова ранила, но я не хотела. Я... вообще никого никогда не хотела ранить. Только лечить, поддерживать...
– Это моя вина, - говорит он быстро.
– Мне следовало заставить тебя поговорить. Но...
– он делает вдох-выдох, - у меня был собственный ад. Потерять профессию для меня оказалось смерти подобно. Мне снились операции, Поля. Днем я скучал по тебе, а ночью все время кого-то пытался спасти, но руки не слушались. Знаешь, как бывает. Внезапное кровотечение, надо искать причину, время на секунды. Все смотрят на меня, а я не могу. Ничего не могу. Пытаюсь, а пальцы словно деревянные. И люди умирают. Снова и снова. Даже если бы я заставил тебя себя выслушать, я бы просто... затопил тебя своим гневом. Прости меня. Я потом, со временем уже понял, как тебе было страшно. Ты была совсем маленькой девочкой. Боже, да я смотрю на студентов, которые сейчас подглядывают за моей работой, они мне кажутся такими зелеными, наивными, восторженными!
– он несильно, но эмоционально ударяет ладонями по рулю. Достает сигарету, но не прикуривает.
– Мне нужно было время.
– А мне время нужно сейчас, - говорю я.
– Это ведь не «нет»?
– спрашивает он.
– Не сейчас точно. Но, может быть, однажды, - произношу я, борясь с дежавю.
– Только, пожалуйста, отвечай на мои вопросы. Я не восторженная студентка, Илья. И я не маленькая девочка. Я жила без тебя, и я справилась. Да, с поддержкой твоей семьи, без которой бы померла с голоду, но ты ведь видишь, что я не сломалась. Не побежала колоться или продавать себя, хотя мне предлагали. Ты сам сказал, что гордишься мною. Так не обижай меня жалостью.
– Кто предлагал?
– он прищуривается.
Я качаю головой, и он понимает, что сейчас об этом не время.
– Хорошо, - говорит он. И замолкает секунд на десять.
Мы уже приближаемся к моему району. Я хочу, чтобы он говорил быстрее, потому что на чай я его звать не стану, — ему нужно поскорее отпустить няню, а меня ждет Газировка. Газзи часто ночует одна, она привыкла, но все остальное время я провожу с ней. Она тоскует.
– С той девушкой у меня не было ничего серьезного. Мы встречались около двух месяцев и по-хорошему расстались. Она научный сотрудник и некоторое время работала в моей тогдашней больнице. Она не сумасшедшая, не маргиналка, ничего такого. Забеременела она случайно, мы не планировали. Она должна была вот-вот уезжать в Азию по работе, выиграла грант. Там конкурс был бешеный, чуть ли не тысяча человек на место. Хотела сделать аборт, но засомневалась, рассказала мне. Я попросил оставить ребенка. Ей дали отсрочку на время беременности, но после родов она должна была либо улететь, либо отказаться. Она выбрала.
– Она не хотела забрать Женю с собой?
– Я бы его никогда из страны не выпустил. Но она не хотела.
Эта женщина не была для него особенной. Она была как для меня Серёжа. Вроде бы человек приятный, но до первого косяка. А через полгода и вспомнить будет нечего.
– Представляю, в каком ужасе были твои родители! Ребенок, зачатый в блуде, - безрадостно улыбаюсь я.
– Мы не разговаривали до самых родов. Потом мама приехала помогать. Нет, лгу! Мы еще долго не разговаривали. Вместе жили, она общалась со мной исключительно через внука. Например: «Женечка, передай своему дурному отцу, чтобы он купил нам подгузники». А Жене две недели.
Я смеюсь, прекрасно представляя себе бойкотирующую Викторию Юрьевну. Он тоже грустно улыбается.
– Понятно. А она... эта женщина звонит? Пишет?
– Нет.
– Вообще нет?
– Вообще. Не всем нужны дети, Полина. Я ее, конечно, в душе осуждаю. И я пока не представляю, как сказать ребенку, где его мама, когда он спросит. Но к ее поступку отношусь философски. Когда вот так живешь, как я жил эти годы — секс вне семьи, случаются дети вне семьи. Мои родители старомодны и иногда навязчивы со своими принципами, но с возрастом я понял, что они во многом правы. Случившееся - моя полная ответственность. И я постараюсь дать ребенку все, что ему понадобится. И даже больше. Как ты попросила.
Между тем мы подъезжаем к моему дому, Илья останавливает машину напротив подъезда. Не паркуется, да и времени почти нет. Через тринадцать минут ему надо быть в трех километрах отсюда.
– Поля, скажи мне еще что-нибудь, - говорит он.
– Подвешенное состояние — это ужасно, - наконец прикуривает сигарету.
Я мстительно улыбаюсь. Да неужели? Качаю головой.
– Я не могу. Пока нет. Я... ты пойми, я училась жить без тебя. И научилась. А тут ты и Женя. И все вместе.
– Я понял, да. Но... я заеду за тобой завтра утром?
– он смотрит на меня.
– А няня?
– Няня получает большие денег, не переживай за нее. Она приходит к шести.
– Да, почему нет? Я же не дурочка, выбирать между прадиком и автобусом — второе, - улыбаюсь.
На прощание он старомодно целует тыльную сторону моей ладони. Черная машина не двигается с места, пока я не захожу в подъезд.
Засыпаю быстро. Вот с чем-чем, а со сном у меня проблем никогда не было. Ночью только приходится подушку перевернуть, наволочка почему-то становится мокрой. А утром - соленые разводы с лица смыть.
Я едва успеваю это сделать и выдавить на щетку зубную пасту, как раздается звонок в дверь.
И сердце сжимается. Мы с Газировкой смотрим друг на друга. В этот раз у меня нет сомнений, кто стоит за дверью.
Глава 22
Полина
Страха больше нет. Боимся мы на самом деле по большей части неизвестности. Потому что редко какая правда сравнится с разъедающими душу фантазиями, порожденными обидой и ревностью. В глазок заглядываю — Ветров. Зав травмы под моей дверью с букетом цветов. А я... в пижаме и с зубной щеткой во рту. Мы расстались около восьми часов назад. Он вообще спал?