Я буду жить до старости, до славы...
Шрифт:
Я очень рада, что ей хорошо, и не думайте, что это эгоизм с моей стороны. Вы хорошая мать своим детям, подумайте, как бы Вы поступили? Иринка знает о Вас, что Вы близкий нам человек, и очень хороший человек, и, ничего не зная о родственных отношениях, она чувствует к Вам близость.
Ну, вот и все, на меня, повторяю, не сердитесь.
Получили ли от Ляли письмо?
Она здорова, на днях выступала на собрании, но у нее были неприятности. Думаю, что все позади у нее (плохое) и скоро она напишет Вам, зайдет к Шалыту.
Я написала о Борисе директору издательства, жду ответа.
Есть ли что новое у Вас?
Пишите мне. Очень хочу, чтобы к августу, к юбилею Бори [408] , он был бы уже официально реабилитирован, чтобы могли провести юбилей, и если до этого не издадут его книги, то уже после юбилея в печати их издадут непременно.
Вы мне так и не ответили, через
Неужели он сам написал Вам? Что же? Напишите мне. Тетрадка Бориса, кроме того, что мне очень дорога, но и по другим причинам не может быть переслана.
408
В 1957 году исполнилось пятьдесят лет со дня рождения Б. Корнилова.
Ну, жду Ваших писем.
Сердечно Ваша Люся.
Большой привет Кале.
Ваша Люся
[Крым, Алупка, 1956]
Дорогая Таисия Михайловна,
получила Ваше письмо и очень обрадовалась, что у Вас все хорошо, а то Вы долго не отвечали и я уже начинала беспокоиться. Прокофьеву [409] , так же как и Ольге, я писала, но Прокофьев, кроме общих успокоительных фраз, что, мол, все скоро решится, что для антологии сдал некоторые стихи Бориса, ничего не написал, он очень занят, он председатель Союза Ленингр. писателей. Оля на мои письма молчит.
409
Александр Прокофьев (1900–1971) — поэт, долгие годы руководил Ленинградским отделением ССП.
Дорогая Таисия Михайловна, Вы спрашиваете о тех тяжелых днях [410] . Было очень страшно. […] Даже те 60 рублей, что каждый месяц нужно было носить Борису (больше нельзя было), и то надо было доставать, продавая то одно, то другое. Первое время тратилось много, т. к. ко дню передачи готовила и мясо жареное, и варенья, и масло, но вот пойдешь в этот день, и приказ — кроме 60 рублей, ничего не принимают. Очутилась я совсем одна — все Борины друзья переходили на другую сторону, увидав меня, боялись со мной здороваться, перекинуться парой слов, а о том, чтобы зайти или помочь, не было и речи. Очень больно все это было — Каля, наверное, тоже на себе испытала изменение отношений т. н. друзей. Когда же уходил Боря, то денег у нас не было, и пришлось взять у домработницы в долг, чтобы ему дать с собой небольшую сумму. Потом Вы с Петром Тарасовичем прислали 500 рублей, я рассчиталась с долгами и еще имела на две передачи.
410
След об этом периоде маминой жизни находим у Надежды Мандельштам: «„Правда“ заказала ему (речь идет о Зощенко. — И. Б.) рассказ, и он написал про жену поэта Корнилова, как она ищет работу и ее ото всюду гонят как жену арестованного». (Н. Я. Мандельштам. Воспоминания. М.: Согласие, 1999. В указателе имен, составленном А. Морозовым: Корнилова Людмила Григорьевна — жена поэта. Это, пожалуй, единственное упоминание о маме под фамилией Корнилова.)
Об этом же времени пишет и Лидия Жукова в своей книжке «Эпилоги» (Нью-Йорк, 1983) в Воспоминаниях о Стениче (который, в свою очередь, был арестован 14 ноября 1937 года): «Его квартира была впритык с квартирой Бориса Корнилова, замечательного поэта. Когда <…> к Корнилову пришли его забирать, он читал. <…> И до самого утра, пока они шарили и усердствовали, Корнилов не повернул головы, он просидел так всю ночь, уткнувшись в книгу, не удостаивая вниманием незваных гостей».
Легенда? Может быть, и легенда.
Конфисковали у нас немного, т. к. почти нечего было — самое ценное было — это ружье-двустволка, которое перед своей смертью ему подарил поэт Багрицкий [411] . Это мне было очень больно отдавать, кроме того что это была единственная ценность, было еще больно, что это память замечательного поэта, которого Боря больше всех любил. Его описали и взяли.
Из квартиры мне пришлось уехать самой, уехать, чтобы меня не постигла участь всех (как, например, Калю). Уехала я в Крым, потом приехала уже на новую квартиру.
411
Из стихотворения Бориса Корнилова «Эдуарду Багрицкому»:
«И снова, не помнящий(Протокол допроса от 09.07.1937 года. На вопрос: «Назовите лиц, которые имеют огнестрельное оружие военного образца» — отец, перечисляя имена, добавляет: «У меня был браунинг № 1, купленный мной у Контаровича в 1934 году и который я подарил своему товарищу Клинову Александру, адъюнкту Толмачевской академии». В протоколе нет упоминания о винтовке; что позволяет думать, что винтовка была не конфискована, а попросту украдена.)
О том, что дочь Ирина, знала Оля, т. к., когда я приехала в Ленинград, она встретилась со мной в магазине и, спросив, как я назвала дочь, — обиделась, что именно Ириной [412] , а назвала я ее так, т. к. Борис, когда уходил, то просил, что если родится сын, то назови Сашей, а если дочь, то Ириной.
И в своем единственном письме, которое он мне написал оттуда через месяц, просил «береги Сашку». […]
Оля, наверное, и указала на Иринку как на наследницу, хотя я ей писала, чтобы она лишь Вас указывала как наследницу.
412
О дочери О. Берггольц и Б. Корнилова см. в публикации Н. А. Прозоровой «Я хочу жизни — много, много…» Дневник О. Ф. Берггольц: 1928–1930 годов (наст. издание).
Меня очень удивляет, почему Оля не отвечает, она лучше, чем кто бы то ни было, знает о положении дел. Я каждый день с волнением открываю Литер. газету, надеясь, что там будет сообщение о реабилитации Бори. […]
Мои шлют Вам привет. Привет Кале.
Иринке летом решила все рассказать.
Будьте здоровы,
Ваша Люся
[Крым, Алупка, 1956]
Здравствуйте, дорогие Таисия Михайловна и Клавдия Михайловна!
Ваше письмо застало меня больной, в постели, и поэтому я сразу Вам не ответила.
Мне очень тяжело было читать Ваше письмо, хотя я и раньше знала о всех Ваших переживаниях. Хорошо хоть, что вы обе вместе.
Дорогая Таисия Михайловна, я с нетерпением жду, когда назначат комиссию по наследию Бориса, с волнением открываю каждый номер Литературки (в ней печатают назначение комиссий), и еще все нет. Писала в Москву и в Ленинград, просила поторопиться, т. к. в августе 1957 г. исполнится 50 лет со дня рождения Бориса и 20 лет со дня катастрофы. Хотелось бы, чтобы к этой дате вышли его книги. Может быть, Вам самой написать в Москву (ул. Воровского, 52, Суркову А. [413] ) и спросить, что слышно с литературным наследием Бориса? Это как-никак его бывший товарищ.
413
Алексей Сурков (1899–1983) — поэт, один из руководителей Союза писателей СССР.
Мне из Ленинграда Прокофьев написал, что послал стихи Бориса для сборника.
Ирушка еще со мною. На занятия поедет к 1 октября. […]
Меня очень интересует, реабилитирован ли Сергей Егорович? [414] Что с Клавд. Мих.? Что, у нее сердце больное? Как Вы хозяйничаете? Есть ли у Вас хозяйство, огород?
Таисия Михайловна, я все хотела у Вас спросить, сохранились ли у Вас мои фотографии, которые мы из Ленинграда посылали Вам? Если они у Вас есть, мне очень хотелось бы получить, переснять и вернуть Вам.
414
Сергей Егорович Кононов — муж Клавдии Михайловны. Занимал высокую руководящую должность на Путиловском заводе. В 1937 году был арестован. Погиб. Посмертно реабилитирован.
У меня сохранились 4 фотографии Бориса и ни одной своей тех лет.
Пишите мне, мне очень приятно получать от Вас письма, и если Вам что-либо ответят, то ставьте меня в известность.
Привет от наших
искренне Ваша Люся
Клавдия Мих., напишите мне.
[Крым, Алупка, 1956]
[…] Таисия Михайловна, я задержала ответ на Ваше письмо, так как ждала из Ленинграда письма, а вчера пришел ответ Прокофьева Ал-дра, пишет, что в Ленинградский альманах поэзии он сдал пять стихотворений Бориса, но я ждала не это, я просила для Вас узнать адрес одного человека, который был с Борисом там. Обещают мне этот адрес прислать.