Я был на этой войне (Чечня-95, часть 1)
Шрифт:
По радиостанции передали, а по цепочке продублировали, что сейчас начнется штурм площади с другой стороны. Тоже неплохо. В прошлый раз тоже нам обещали, что начнут штурм, а все закончилось позорным бегством. Посмотрим. Все оживились и начали прислушиваться к происходящему. Даже темп стрельбы снизили. Ожидание затягивалось. Духи же, напротив, почувствовали наше ожидание, приняли его за нерешительность, усилили свой огонь. Возле меня начали подниматься фонтанчики грязи. И препротивнейший звук рикошета. Этот звук заставляет инстинктивно втягивать голову в плечи, сердце – замирать и опускаться в пятки, выбрасывая лишний адреналин в кровь. И так постоянно ощущается его переизбыток, и лишняя стимуляция тут ни к чему.
Фьють, фьють. Снова передо мной поднимаются фонтанчики грязи. Блядь! Головы не поднимешь из-за этих стрелков. Не выдерживаю, отползаю немного назад, начинаю стрелять. Толком не знаю, откуда ведется огонь по мне, но стреляю наугад по позициям духов. Показался дух, вернее, его голова. Навскидку, не выцеливая, бью короткой
Сверху послышался звук самолета. Они что, опять нас хотят накрыть? Ну, нет! Хватит. Страх холодной лентой вползает внутрь. Подбираюсь весь. По лицу бежит пот. Подтягиваю ноги к животу. Все внутри сворачивается в тугую пружину. Готов рвануться вперед, назад, куда угодно, лишь бы не попасть опять под этот ужасный налет. Не хочу больше слышать воя своих авиабомб, которые наши же летчики сбрасывают на меня. Хрен! Лучше опять бежать, пусть даже на позиции духов, чем лежать и ждать, когда тебя разнесет прямым попаданием или осколки от бомбы разорвут на тысячи лоскутов. Не хочу. Все, я готов помчаться. И мы, и духи смотрим вверх. Особой радости пока ни те, ни другие не ощущают. По кому будет нанесен удар? Все замерли. Самолет – транспортный, а может, и бомбардировщик – лениво парит на недосягаемой высоте, и вот, отлетев немного в сторону, начинает резкое снижение. Уже никто не стреляет. Сердце бьется заячьей лапкой, жарко, очень жарко. Пот уже струится по всему телу. От лица, головы валит пар. Ну, по кому же? По кому?
Инстинкт самосохранения требует, чтобы я немедленно рванул куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места. Или закопался. Стараюсь думать о чем угодно, только не о самолете. Вот он спикировал, потом вновь начал набирать высоту: или пугает, или хочет провести точечное бомбометание. Наш передний край окрасился розовыми дымами. Может, эти летчики-убийцы заметят наш сигнал, и нас минует эта ужасная участь? Стараюсь мысленно отвлечься.
Вспомнился один случай, когда прапорщик Николаев во время своего отпуска собирал грибы в районе стрельбища. Сам не заметил, как забрел на его территорию. Потом он рассказывал, что услышал, как пули впиваются в стволы деревьев. Поначалу не понял, а когда сообразил, то стал окапываться. Из всего оружия у него был только перочинный нож. Вот этим ножом и руками, срывая ногти, за пять секунд он отрыл окоп, который скрыл его с головой. Он там сидел, а сверху еще оставалось с полметра свободного пространства. Плюс бруствер из земли, который он накидал. Потом привязал к палке, которой он разгребал листву при поиске грибов, свою рубашку. Высунул палку и начал махать над собой. Его заметили и прекратили стрельбу. Подбежали, вытащили. Потом долго удивлялись, как можно за такой короткий срок вырыть окоп. Захочешь выжить – не такое сотворишь. Исторический факт: во время Великой Отечественной войны волной на палубу корабля забросило торпеду. Она сразу не взорвалась. Матрос, обычный матрос, подбежал, схватил ее руками и выбросил за борт. Вот там она и рванула. Корабль остался цел. Когда потом у матроса спросили, как у него это получилось, он ответил, что сам не знает.
Вот и я при бомбежке был готов показать чудеса по бегу, либо закопаться метра на три в землю за пару минут.
А самолет, холера ему в бок, казалось, не торопился нанести удар, а просто издевался. Было видно, как с земли к нему несутся очереди. Многие пули трассирующие, и поэтому хорошо были видны светящиеся следы.
Вот самолет снова начал снижение, и, не доходя до нижней точки, от него отделилась темная клякса, которая устремилась к земле. На бомбу это не было похоже. Вот раскрылся парашют, и груз медленно опустился на землю. Куда и к кому он попал, не было видно из-за здания Госбанка. Но, судя по тому, как радостно завизжали духи, можно было предположить, что к ним. Кому изначально предназначался этот контейнер, также было для нас загадкой. Не исключено, что и духам. Ранее разведчики уже рассказывали, что духам сбрасываются грузы. Я не верил. А вот теперь довелось увидеть собственными глазами. Кому
– война, кому – мать родна…
Духи вновь начали обстрел, и тут мы услышали канонаду на противоположной стороне. Неужели наши начали настоящий штурм? Духи засуетились. Не знают, уроды, куда им стрелять. И тут мы ударили. Ударили с воодушевлением, с вдохновением. Это было здорово! Духи метались, как мыши в мышеловке. Еще немного, мужики, и эта ловушка захлопнется. Бей, гаси гадов! Автомат вновь ожил у меня в руках. В рядах духов царила паника. Они метались, меняли позиции. Стреляли то в нашу сторону, то в сторону собственного тыла.
По цепочке передали, что «махра» и десантники начали штурм банка с противоположной стороны. Это передал Сан Саныч по радиостанции. Теперь наступила наша очередь радостно вопить. Мы поднялись и побежали. Поначалу я предполагал, что это будет обычным перемещением, но потом как-то спонтанно мы всей бригадой пошли на штурм. Духи поздно заметили свою оплошность и поэтому не сразу отреагировали.
Вперед, только вперед. На штурм. Ура! Бегу. По привычке хочется короткими перебежками, осторожно, аккуратно. Но куда там! Бойцы словно ополоумели, лезут на рожон. Вот первые уже достигли здания, вот и два уцелевших подъезда. Оттуда ударил пулемет. Трое или четверо наших солдат как подрубленные упали. Если из пулемета, да еще и с близкого расстояния, то бронежилет не поможет… Не держит он пулю такого калибра, с такой скоростью. Вот и я оказался почти напротив подъезда. Сходу упал, перекатился, судорожно затеребил застежку на сумке с гранатами для подствольника. Достал гранату. Пальцы, словно деревянные, не гнутся. Срываю и бросаю на землю перчатки. Мешают. Кажется, что делаю все медленно. Не смотрю на свой автомат. Руки делают все сами. Ужасно медленно делают. Сам, как завороженный, смотрю только на черный проем подъезда Госбанка. Там видно только огонек вражеского пулемета. Видно, как пули выкашивают нашу «махру». Как мужики на ходу, наклонив корпус вперед, несутся к этому подъезду, а строчка пуль перечеркивает им животы, плечи, ноги. Оттуда мгновенно бьют фонтанчики красной, очень красной крови, и ребята, как споткнувшись, летят на землю. Некоторых инерция тела продолжает еще нести вперед, других, наоборот, скорость пули останавливает, отбрасывает назад – видно, как бьются они головой о разбитый грязный асфальт. Руки разбросаны, оружие отлетает далеко в сторону. Некоторые судорожно сжимают автомат, и тот, разя своих, стреляет до последнего патрона. Медленно, очень медленно все это происходит передо мной. Еще медленнее мои руки посылают гранату в бездонное жерло подствольника. Есть! Знакомый спасительный щелчок доходит до моего сознания, говоря, что граната встала на свое место. Глаза неотрывно следят, как пулеметная очередь двигается в мою сторону. Там, где она не встречает свои жертвы, высекает фонтанчики грязи и пыли, земли, асфальта, металлического хлама, иногда и искры. Из всего того сожженного оружия, что осталось тут после первого штурма. Мне кажется, что я даже вижу полет пуль, которые тоже медленно несутся в пространство. Я знаю, куда они попадут. Я чувствую и пулеметчика, и его страшное оружие. Я – это он. Сейчас, через полторы секунды, эти тяжелые пули попадут в меня!
Глава 14
Есть фиксация гранаты! Я вскакиваю на одно колено и уже не с левой, как положено, а с правой руки стреляю по черному проему подъезда. Выстрел. Сам смотрю не на дверь, а на пулеметную строчку. Вот до меня остается уже не более двадцати сантиметров, как я слышу приглушенный взрыв, и строчка замирает на месте, а потом исчезает. Поднимаю голову. Из подъезда валит дым, там что-то горит.
И тут вновь ворвался мир звуков. Странно, кажется, что прошла целая вечность, а не несколько секунд. Нечего рассуждать! Жив, и ладно. Значит, не судьба! Вперед! Только вперед. Я вскочил на ноги и помчался в сторону «своего» подъезда. И хотя предстояло пробежать не более двадцати метров, посмотрел в сторону второго подъезда. Там бойцы, подойдя с нашей стороны, закидывали ручными гранатами черный проем. Так их, мужики! Никому никакой пощады! Вперед! Вперед! Врываемся в подъезд. На полу валяется в тлеющей, тошнотворно воняющей одежде обугленный, полуразорванный труп пулеметчика. Рядом искореженное орудие убийства. Моя работа! На бегу перескакиваю через него и успеваю в деталях рассмотреть свое «произведение». Всадил я гранату у него перед носом. Буквально в полуметре. Головы не было. Так, какое-то неопределенное месиво коричнево-серого цвета. Руки, вернее, все что осталось от них, раскиданы, бушлат тлеет. Воняет горелой ватой.
Врываемся на первый этаж. Большое помещение, с колоннами, уходящими в темноту потолка. В воздухе висит смесь пыли и дыма от выстрелов. Видны следы от костров. В углу валяются какие-то тряпки. Куда бежать? Из-за отсутствия света и из-за пыли толком ничего не видать. Сразу начинаем проверять помещение. Всего нас уже человек пятнадцать. Народ постоянно прибывает.
Быстро, приставными шагами, страхуя друг друга, обходим помещение. Автомат у плеча, все напряжены. От бега еще никто не отошел. Слышны лишь тяжелое дыхание и односложные реплики и восклицания. Так получилось, что мне и трем рядом стоящим бойцам досталось осматривать за стойкой. Заглядываем. В темноте что-то лежит. Боец осторожно подходит, наставив автомат. Носком ботинка трогает. Затем сгибается и переворачивает. Темно. Очень темно. Дышать трудно из-за пыли, вони, дыма.
– Что там? – не выдерживаю я. – Только быстро. Времени в обрез.
– Наш, – отвечает боец, возвращаясь к нам.
– Кто?
– Наш. Темно. Не разобрать.
– Жив?
– Давно уже убили. Наверное, от первого штурма остался.
– Ладно. Пошли. Потом заберем.
Народ все прибывает. Слышны крики и вопли. Снаружи и у нас над головой стрельба становится все ожесточенней. Русские крики, маты смешались с гортанными чеченскими воплями. Кто что конкретно кричит, уже не разобрать. Просто все в голове смешивается в один вопль. Толстые стены как-то приглушают стрельбу. Но она уже настолько сильна, что больно стегает по ушам. Духи понимают, что путь к отступлению им отрезан, и поэтому дерутся с остервенением. Правильно, уроды гребаные, живых не берем!
Тут вновь раздались выстрелы. Рядом, совсем рядом. И откуда-то с левого торца здания врывается толпа. Крики, топот. Все слушают. Маты. Ругаются без акцента. Наши!!! Значит, им тоже удалось! Мы не один. Держитесь, духи, сейчас мы поднимемся и всем нашим объединенным коллективом начнем вас убивать! Радостное возбуждение охватывает нас, идем, бежим навстречу друг другу. Кричим радостно.
– Свои!
– Мужики, не стреляйте! Свои!
– Здорово, «махра»!
– Ура! Наши!
– Что так долго!