Я - чеченец
Шрифт:
Эр вошел в воду. Течение было быстрым, стремительным. Омывшись, Эр вышел и пошел к повозкам. Женщины и дети уже тоже проснулись, дети бегали вокруг, женщины начинали готовить еду. Эр увидел, что около его повозки суетится пара ласточек, они выщипывают солому и несут ее к своему гнезду.
Жрец тоже увидел это. Он подошел и сказал: хороший знак. Мы можем остаться здесь. Нам незачем отправляться дальше. В реке мы будем брать воду, невдалеке лес, из толстых стволов деревьев мы сложим дома, а там, чуть дальше, посередине поля стоит высокий безлесный холм. На его вершине мы сможем зажечь священный огонь и
Я помню все это. Помню повозки и усталых людей. Помню их быков, коров, лошадей. Помню, как в предрассветные сумерки они возжигали огонь на вершине холма, поливали пламя топленым маслом и распевали заклинания. Мне до сих пор иногда это снится. И когда я закрываю глаза, я ясно вижу это. Только я вижу это сверху, нет, не очень высоко, не с далеких небес, я вижу это с высоты птичьего полета, с высоты полета ласточки над весенней землей.
Война закончилась, война закончилась уже давно. Об этом написали в газетах и рассказали по телевизору. В Чечне налаживается мирная жизнь. Вот, показали по телевизору, снова открываются школы, 1 сентября — День знаний, во всех школах проводят урок мира. Нет больше никакой войны. Угрюмые генералы сообщили, что бандформирования разгромлены, сепаратисты больше не способны на организованное сопротивление. Только остатки банд скрываются в лесах и горах, но они все будут уничтожены, завтра, или на следующей неделе, после субботы.
А когда наступает весна, и леса покрываются зеленью, а за весной приходит лето, угрюмые генералы говорят: бандиты пользуются «зеленкой», чтобы оставаться незамеченными, если бы не «зеленка», мы бы уже уничтожили их. Я никогда не знал раньше, что можно это так называть, когда приходит весна, и леса покрываются нежной, как кожа новорожденного младенца, листвой, чтобы это можно было назвать «зеленкой».
А когда наступает осень, а за осенью приходит зима, угрюмые генералы говорят: в горах идут дожди, очень плохая видимость, а потом леденеют склоны и дороги превращаются в каток, трудно выдвинуть моторизированное соединение, этим пользуются остатки бандформирований, что нападают на села, захватывают их, а потом снова уходят в горы.
И круглый год подрывают грузовики с солдатами на дорогах, стреляют в служащих администрации, устраивают террористические акты в Грозном. В Чечне мир, в Чечне уже давно стабильность, такая стабильность, которая и не снилась в глубине России, здесь даже должности в правоохранительных органах даются пожизненно. На все оставшиеся две недели твоей жизни.
Война уже закончилась, может, скоро даже сократят численность ограниченного контингента войск, расположенных в Чечне. Но артиллерия остается. И, чтобы оправдать «боевые», расстреливает снаряды.
Иногда солдаты устают стрелять, от выстрелов тяжелых орудий болит голова и закладывает уши. Они собирают снаряды и уносят в лесок, там закапывают в землю. Через неделю о месте захоронения боеприпасов сообщают приятелям из пехоты. Проводится спецоперация, и вот по телевизору рассказывают: обнаружен очередной схрон боевиков, с запасом взрывчатых веществ, предотвращен теракт. Пехота тоже отрабатывает свои «боевые».
Но часть положенных снарядов расстреливают. Каждую ночь артиллерия, стоящая за Шали, стреляет в горы. Официально огонь идет согласно ориентировкам, согласно агентурным данным, по скоплениям боевиков. Но у них не может быть таких данных на каждую ночь. Они просто стреляют в горы. Как будто горы воюют с ними.
Каждую ночь тяжелые снаряды с воем летят над домами в сторону гор и, ухая, взрываются где-то далеко-далеко. Горы сотрясаются и стонут, но они очень большие, горы, нужно очень много стрелять, чтобы убить горы.
Вот тогда и будет настоящая победа. Когда умрут горы. Когда они сровняются с землей, и больше не будет этой гордой гряды, гордость и горы — один корень, не будет гордости гор, будет покорность равнин, или, скорее, будет пустота степей.
Не будет больше гор, только Великая Степь без конца и без края.
Говорят, что осел, побывавший в тени, уже не станет работать на солнцепеке. Мы не вернемся в Чечню. Московские, питерские, омские, ярославские, воронежские, саратовские, астраханские, пермские и еще Бог весть какие чеченцы. Русские чеченцы. Мы привыкли жить здесь. Даже затравленные слежкой, не принимаемые на работу, не регистрируемые в милиции, а потом обобранные этой милицией за отсутствие регистрации, мы все равно останемся здесь. И это не только те, к кому судьба повернулась приветливым лицом, кто стал богат и успешен в России. Это и те, кто мыкается по съемным квартирам, каждый день зарабатывая на хлеб дня завтрашнего.
Мы стали женственны и расслаблены, мы больше не сможем жить под суровым оком далеких гор. Следовать законам адата, отвечать жизнью за каждое слово, взвешивать каждый свой поступок, зная, что за него ответят наши дети, всем станет известно все, и через сотню лет нашего потомка укорят недостойным поведением его праотца. Хранить целомудрие, практиковать воздержание, знать только свою жену. В свободной России для чеченского мужчины другие правила: у мужчины есть только одна мать, все остальные женщины — его жены.
Они вводят танки и бэтээры, у них артиллерия и ракеты, у них самолеты: истребители, штурмовики, бомбардировщики. Глупые русские. Женщины — вот самое страшное оружие русских. Только русские женщины могут рассеять, уничтожить чеченский народ.
И вот они рядом, всегда столь желанные, девушки, приносящие счастье, девушки, у которых пшеница растет прямо на головах. Россия. Здесь ночные клубы, дискотеки, бары, алкоголь и наркотики. И всегда новая девушка. Мы можем взять ее за руку в кафе или на улице, и не обязаны после этого жениться на ней, мы приведем ее в свой дом, но только на ночь, а утром она поймает такси и уедет, не сказав ни слова. Мы всегда мечтали о них, о девушках с пшеничными волосами. И вот они есть у нас. Но где счастье?
Нет счастья, не принесли его нам светловолосые русские женщины. Мы сами стали женщинами рядом с ними.
И есть чеченцы, которые женаты на соплеменницах, говорят на родном языке, по два раза в год вывозят детей в Чечню и, собираясь туда, называют это не иначе как «домой». Они не называют домом то, где живут сейчас, даже если это их собственные квартиры, купленные или приватизированные. Но их все меньше. Новое поколение дружит с русскими девушками, ходит на дискотеки, не собирается возвращаться в село.