Я - четвертый

Лор Питтакус

— Глупый. Ты ведь видел меня всего часов шесть назад.

— Хочу, чтобы ты все еще была тут, — отвечаю я.

Она стонет. Я чувствую, как она улыбается в темноте. Я перекатываюсь на бок и зажимаю телефон между ухом и подушкой.

— Я бы тоже хотела быть у тебя.

Мы говорим двадцать минут. Из них последние десять просто лежим и слушаем дыхание друг друга. После разговора с Сарой я чувствую себя лучше, но уснуть становится только труднее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Впервые

с тех пор, как мы приехали в Огайо, время как бы замедляется и ничего особенного не происходит. Занятия в школе спокойно заканчиваются, и нам дают одиннадцать дней зимних каникул. Сэм и его мать проводят это время в основном у его тети в штате Иллинойс. Сара остается дома. Мы вместе встречаем Рождество. Целуемся с последним боем часов в полночь на Новый год. Несмотря на снег и холод, а может, и в качестве вызова им, мы подолгу гуляем в лесу за моим домом, держась за руки, целуясь, вдыхая холодный воздух под низким серым зимним небом. Мы все больше времени проводим вместе. Нет ни одного дня за все каникулы, когда бы мы не увиделись хоть раз.

Мы идем рука об руку под белым зонтом, который образовал снег, лежащий на ветках над нами. У Сары с собой камера, и она иногда останавливается пофотографировать. Снег лежит в основном нетронутый, если не считать следов от наших прежних прогулок. Теперь мы идем по ним. Впереди Берни Косар бегает по зарослям ежевики, пугает зайцев по перелескам и кустарникам и загоняет белок на деревья. На Саре теплые черные наушники. Ее щеки и кончик носа покраснели от холода, и от этого глаза кажутся еще более голубыми. Я смотрю на нее.

— Что? — спрашивает она, улыбаясь.

— Просто любуюсь.

Она закатывает глаза. Лес в основном густой, но мы все время наталкиваемся на поляны. Я не знаю, как далеко он тянется, но мы еще ни разу не доходили до опушки.

— Наверняка здесь очень красиво летом, — говорит Сара. — Мы бы могли устраивать пикники на полянах.

У меня в груди формируется боль. До лета пять месяцев, и если мы с Генри еще будем здесь в мае, значит, к тому времени проведем в Огайо семь месяцев. Это почти что наш самый долгий срок на одном месте.

— Да, — соглашаюсь я.

Сара смотрит на меня.

— Что?

Я вопросительно смотрю на нее в ответ.

— Что значит «что»?

— Ты ответил не очень уверенно, — говорит она. Над нами, громко каркая, пролетает стая ворон.

— Просто мне хочется, чтобы уже было лето.

— Мне тоже. Не верится, что завтра надо опять идти в школу.

— О, не напоминай мне об этом.

Мы выходим на еще одну поляну, она больше, чем другие, почти круглая, диаметром в тридцать метров. Сара отпускает мою руку, бежит к ее центру и со смехом падает в снег. Она перекатывается на спину и начинает делать снежного ангела. Я падаю в снег рядом и делаю то же самое. Кончики наших пальцев соприкасаются, когда мы рисуем крылья. Мы поднимаемся.

— Как будто у нас есть крылья, —

говорит она.

— А это возможно? — спрашиваю я. — То есть как бы мы летали, будь у нас крылья?

— Конечно, возможно. Ангелы могут все.

Потом она поворачивается и утыкается в меня носом. Ее холодное лицо на моей шее заставляет меня увернуться.

— Ай, у тебя лицо просто ледяное.

Она смеется.

— А ты меня согрей.

Я обнимаю ее и целую под открытым небом, в окружении деревьев. Никаких звуков, кроме как от птиц и иногда падающих с ветвей кусков снега. Два холодных лица, плотно прижатые друг к другу. Подбегает Берни Косар, он запыхался, высунул язык и виляет хвостом. Он лает, садится на снег и смотрит на нас, наклонив голову набок.

— Берни Косар! Ты что, гонялся за зайцами? — спрашивает Сара.

Он дважды гавкает, подбегает и прыгает на нее. Снова лает, отпрыгивает и выжидающе смотрит. Сара поднимает какую-то палку, отряхивает с нее снег и швыряет за деревья. Он бежит за ней и пропадает из виду. Появляется из-за деревьев через десять секунд, но не с той стороны, куда убежал, а с противоположной. Мы с Сарой оборачиваемся, чтобы его увидеть.

— Как он это сделал? — спрашивает она.

— Не знаю, — отвечаю я. — Он особенный пес.

— Ты слышал, Берни Косар? Он назвал тебя особенным!

Он бросает палку к ее ногам. Мы идем к дому, держась за руки, вечереет. Берни Косар всю дорогу бежит рядом и крутит головой по сторонам, как будто провожает нас и охраняет от того, что может таиться или не таиться в отдаленной, невидимой нам тьме.

На кухонном столе стопка из пяти газет, Генри сидит за компьютером, включен верхний свет.

— Что-нибудь есть? — спрашиваю я просто по привычке. Никаких перспективных новостей не попадалось уже несколько месяцев, и это хорошо, и все-таки каждый раз, когда я спрашиваю, я на что-то надеюсь.

— На самом деле, есть, я так думаю.

Я вздрагиваю, потом обхожу вокруг стола и через плечо Генри смотрю на экран компьютера.

— Что?

— Вчера вечером в Аргентине произошло землетрясение. В маленьком городке у побережья шестнадцатилетняя девушка вытащила из-под развалин старика.

— Девятый?

— Ну, я определенно думаю, что она одна из нас. А вот Девятый она или нет, неясно.

— Но почему? В том, чтобы вытащить человека из развалин, нет ничего экстраординарного.

— Смотри, — говорит Генри и прокручивает статью к началу. На фотографии большая бетонная плита толщиной по меньшей мере в тридцать сантиметров и в два с половиной метра длиной и шириной.

— Вот что она подняла, чтобы его спасти. Это весит не меньше пяти тонн. И посмотри сюда, — говорит он и прокручивает статью к концу. Он выделяет самую последнюю фразу. Она гласит: «Нам не удалось найти Софию Гарсиа, чтобы взять у нее комментарий».

Я перечитываю фразу три раза.