Я - Даго
Шрифт:
Сын Бозы устроился на другом берегу за стволом граба, видя сквозь снежную поземку блеск эстских костров. Потом место пришлось сменить, так как северный ветер сменился южным. Теперь он нес с собой тепло и влагу. «Скольких же должен я убить за Зелы?» — задумался юноша. Но тут же посчитал, что подобные размышления не имеют смысла, потому что ничто не сможет загладить утраты. «Стану убивать, пока это доставляет мне удовольствие», — решил он.
Утром эсты убили пленника — бородача из рода спалов — и голым положили рядом с тремя головами на копьях. Видимо, им и в голову не приходило, что их преследует кто-то настолько сильный, что одним ударом может сносить головы с туловищ. Они посчитали, что своим походом нарушили покой какого-то божества и теперь принесли ему жертву. Опасаясь, что бог снова станет мстить им, эсты перешли реку и вновь углубились в лес.
С тех пор сын Бозы убивал редко — лишь тогда, когда ему грозила опасность, или же когда был он голоден и желал отобрать еду у какого-то эста. Впрочем, они уже вошли в страну эстов; время от времени им встречались укрепленные деревни. Если деревушка была небольшой, разбойники нападали на нее и забирали
Как-то сын Бозы раздел донага убитого им эста ради одежды, маскирующей его перед ними. На груди убитого он обнаружил подвешенную на ремешке деревянную фигурку кабана. Эти люди верили, что нося изображение зверя, одновременно они получают и его силу и дикость. Сын Бозы таких чар не признавал — Зелы учила его, что силу и мужество человек добывает, лишь упражняя ежедневно тело свое и мысли. Затем, переодевшись в шубу убитого воина, он подкрадывался по ночам к самому лагерю эстов, иногда даже ходил между догасавшими кострами и воровал для себя пищу. Он никого не убивал, желая, чтобы его довели до места, где торгуют рабами. Ему хотелось увидеть город. От Зелы он уже слыхал о городах, переполненных людьми и богатствами, и мечтал увидеть их собственными глазами, так гнала его вперед Жажда Деяний.
От нечего делать наблюдал он за обычаями эстов, за поведением пленных, слушал дикие песни, что орались возле костров. Для него было открытием, что женщины переносили неволю лучше мужчин. Некоторые из них, возможно, потеряли детей, которых убили эсты, но как будто позабыли об этом. С радостью отдавались они насильникам и даже дрались между собой за то, с кем из них эст посильнее будет спать, согревая своим телом. Всей ватагой эстов командовал громадный мужик с густой черной бородой. Звали его Гурдой. Это он знал дорогу до места, где торговали рабами, это он расставлял стражей возле лагеря, это он выбирал себе на ночь самую красивую женщину, и он же карал эстов, причем, признавая один только вид наказания — копьем в спину. Это он ел больше всех и самые отборные куски. Его власть над другими бралась от того, что был он самым сильным и знал дорогу через леса и болота. И тогда подумал сын Бозы, что источником власти является сила и обладание какою-нибудь тайной. Сама же власть не может проявляться иначе чем через жестокость. Никто ведь не протестовал, если Гурда убивал воина, плохо выполнившего приказ. Но власть, все-таки, следовало проявлять не только путем одной жестокости, но фактом обладания самыми красивыми женщинами, поедания самой вкусной пищи. И тогда сын Бозы пришел к выводу, что власть следует проявлять и демонстрировать различными путями, а путей таких, скорее всего — бесчисленное множество.
Тем временем, сделалось теплее. Болота и топи вскрыли свои предательские глубины. В полдень на реках и озерах трескался лед, и ватаге разбойников приходилось делать крюки, занимавшие по несколько часов, чтобы обойти болото или озеро. Заметил тогда сын Бозы, что Гурда все чаще начинает убивать эстских воинов, в основном тех, что шли последними, с трудом вытаскивая ноги из талого снега. В то же время, он избегал убивать пленников. Понял тогда сын Бозы, что до города должно дойти наибольшее число пленников и наименьшее число их ведущих. Под самый конец осталось двадцать пять пленных женщин, пять мужчин и пятнадцать охранников. Гурда начал теперь заботиться о пленных, на своих же воинов махнул рукой совершенно и когда замечал, что на следующем привале не хватает одного-двух, беспокойства не проявлял, даже, казалось, был этим доволен. Понял тогда сын Бозы, что всю прибыль от продажи пленных Гурда желает заполучить для одного себя. И все сильнее начал ненавидеть он Гурду, так как Зелы учила его поступать совершенно по-иному. За равный труд должна была следовать и равная награда. Но разве так поступали правители? Знакомясь впоследствии с «Книгой Громов и Молний», понял он, что для человека, желающего владеть и править иными, важны лишь собственные цели и личное обогащение.
Как-то днем ватага разбойников обогнула топкие берега крупного озера и наткнулась на разбитый тележными колесами тракт. По нему медленно тащились запряженные волами громадные повозки с деревянными, пронзительно скрипящими осями. Эти повозки — чаще всего их было несколько, грузы были накрыты льняными полотнищами — сопровождали вооруженные всадники. Случалось, что за возами шагали коротко обстриженные, одетые в рванье рабы. Время от времени воины в звериных шкурах, с коровьими черепами на головах вели группки худых и оборванных людей — мужчин и женщин, взятых в плен далеко от этих мест. Группа, которую вел Гурда, ничем не отличалась от них; никто из воинов или всадников, проезжавших по тракту, не обращал на них внимания. Но никого не интересовал и сын Бозы, идущий в одиночестве в некотором отдалении от банды Гурды. Город — как легко можно было догадаться — жил торговлей рабами, кожами и воском, а также добычи от грабежей. Туда тянулись не только разбойники и поставщики рабов, но и различного пошиба бродяги, готовые наняться для охраны купеческих караванов. Уже позднее узнал сын Бозы, что в городе находится порт и десятки судов. Каждой весной люди, называемые ярлами, владеющие боевыми кораблями, объявляли набор добровольцев в свои дружины. Каждый свободнорожденный, имеющий меч со щитом, мог, присягнув ярлу, отправиться за приключениями и добычей. И не важно было, что выглядел такой искатель оборванцем — с рваной шубой, дырявыми сапогами и настолько драными штанами, что из прорех светило голое тело. Главное — чтобы был он оружным и умел драться. Город жил не только торговлей, но и добычей, которую привозили на своих кораблях эти голодранцы и продавали за серебряные гривны или куфические монеты Аббасидов, а потом пьянствовали до потери сознания в специально для такой цели построенных хибарах и шалашах, да забавлялись с продажными женщинами. Город был непохож на иной мир, руководствуясь своими собственными законами, имея собственного выборного правителя и собственные воинские дружины для своей защиты.
Когда же сын Бозы наконец-то увидал Город, он страшно разочаровался. Зелы повторяла то, о чем спалы рассказывали после своих походов на юг. Они видели громадные стены из камня, прохаживавшихся по этим стенам воинов в блестящих панцирях. В Город вели ворота с высокими арками. За воротами тянулись мощеные камнем улицы, и один рядом с другим высились каменные дома, покрытые деревянными дощечками или же пластинами из обожженной глины. На улицах клубились толпы людей, одетых в одежды из золота, пахло благовониями и хорошей едой. В хоромах, настолько огромных, что в них могли поместиться тысячи человек, с каждой стены на людей глядела краса — так называли это спалы. И потому, даже возвращаясь домой с добычей, тосковали по походам и вновь отправлялись к Большим Стенам.
В этом же городе никаких стен не было. На берегу реки, вытекающей из поросшего тростником озера, на размякшей от весенней грязи земле располагались сотни шалашей из камыша или жердей, покрытые соломой. Между шалашами то здесь, то там виднелись длинные сараи, выстроенные из ивовой плетенки, скрепленной глиной — видимо, склады для товаров, так как рядом с ними были обширные площадки, где под голым небом велась торговля. Из шалашей курился дым, и если заглянуть в какой-то из них, можно было увидать людей, тачающих сапоги, работающих у ткацких станков, или же оттуда доносился стук кузнечных молотов; меж шалашами шатались ватаги самым различным образом одетых людей, говорящих на различных языках и наречиях. Воздух был пропитан запахами дыма, вонью гниющего мяса, смрадом людских и животных испражнений; то тут, то там в загонах из жердей ждали забоя волы, бараны, телята и свиньи. Везде можно было завязнуть в грязи или промочить ноги в стекающих прямо в реку помоях. Лишь где-то вдалеке, за крышами сотен шалашей и сараев, можно было увидать земляной вал и несколько сложенных из бревен ворот. Из-за валов торчали остроконечные крыши домов, похожих на те, что были на дворище спалов. Дома были разной величины и высоты, но чаще всего к улице стояли фасадом. Дома, стоящие поближе к реке — точно так же, как и на спальском дворище — высились на бревнах-подпорках; те, что подальше от реки — имели малюсенькие садики с оградой их плетеных прутьев. Улицы были узкими, на них с трудом могли разминуться две повозки. И таких домов, сбитых в некий, определяемый улицами порядок, были сотни.
На правом берегу реки располагался порт, сейчас закованный льдом деревянные помосты заходили в реку, а возле них можно было видеть вытянутые на берег суда, формой своей напоминающие большие лодки. Некоторые из них были узкие и очень длинные, другие покороче, но и шире. На каждом корабле была высокая мачта, поэтому издалека порт напоминал лес оголенных от веток деревьев.
Реку перегораживал деревянный палисад с большими воротами посредине. Благодаря палисаду, когда река была свободна ото льда, и вход в порт был открыт, никто не мог заплыть или выплыть из него без разрешения воинов, державших стражу на двух башнях, стоящих по обе стороны от портовых ворот. Впрочем, тут же неподалеку высилась насыпь с палисадом из наклоненных наружу и заостренных на концах бревен, высоко вверх поднимались четыре деревянные башни, откуда был прекрасный вид на реку и всю округу. Именно здесь жил правивший городом князь, именно здесь могли спрятаться на случай неожиданного нападения самые значительные горожане. Позднее, когда сыну Бозы довелось жить тут, он открыл для себя порядок города, а в воинах, маршировавших по его улицам или проезжавших верхом, научился отличать тех, кто следили за порядком и за некоторые провинности свободного человека могли сделать рабом. Узнал он кварталы, где проживали купцы: евреи и хазарины, юты, норманны, франки и аскоманны, аббасиды и омайяды, эсты и десятки иных различных племен и народов. Узнал он и закоулки, где ожидали развратников продажные женщины; места, где пились вино, сытный мед и пиво, где продавались жареные бараньи седла, каплуны, пахучие коренья и плоды удивительного вкуса. А еще были улицы, где можно было купить оружие, настолько красивое и легкое, как будто сделано оно было не из железа, но хорошо высушенного дерева, позолоченные кольчуги и шлемы, украшения для поясов великолепной чеканки, чудеснейшие броши и диадемы, рулоны сукна, настолько тонкого да нежного, будто соткали его не человечьи руки на ткацких станках, но сделал это за них огромный паук…
Одно сразу же бросилось в глаза сыну Бозы и научило его внимательности: если кто ходил без оружия, того сопровождали один-два оружных; даже женщины носили ножи у пояса. Парень не понимал слов, которые говорили обитатели города, так как разговаривали они на разных языках, зато язык тел выдавал их чувства: каждый думал только лишь о богатстве, каждого переполняла жадность.
Гурда город знал и уверенно вел свое сборище воинов и пленных среди шалашей. Сыну Бозы пришлось чуть ли не приклеиться к ним. Ни Гурда, ни кто-либо из рабов не смог бы в этом оборванце узнать человека, идущего за ними от самого края спалов, воровавшего у них пищу, подглядывавшего за ними по ночам, а иногда и убивавшего. Язык тела Гурды говорил сыну Бозы, что его хозяин измучен зимним походом и желает как можно быстрее сплавить добычу, чтобы обрести богатство.