Я дрался на «Аэрокобре»
Шрифт:
Я молча прошел в землянку, пробрался в угол, залез на нары и улегся навзничь. Думать о предстоящем не хотелось, голова закружилась во все убыстряющемся темпе, да и вообще мысли сразу исчезли. Сколько так пролежал? Минуту? Час?
Очнулся оттого, что кто-то сильно дергал меня за ногу. Я открыл глаза. У ног стоял Королев.
– Что это тебя не добудишься сегодня?! Вареный какой-то! Пошли на стоянку. Все уже ушли, вылет сейчас.
Я встал, проверил за голенищем унта карту и пошел за Виктором. После отдыха состояние значительно улучшилось, и, кажется, никто
– От винта!
– Есть от винта! – ответил Волков и спрыгнул с плоскости…
Шестерка истребителей без набора высоты шла к Кировограду. Тяжелые свинцовые облака, простирающиеся на высоте пятисот метров, не давали возможности идти вверх, превращали середину короткого зимнего дня в сумерки. Кое-где от облаков к земле протянулись косые полосы падающего снега, даль скрывалась – или это только казалось? – за густой дымкой.
Я шел крайним слева. По привычке, но без обычного при подходе к линии фронта напряжения, посматривал по сторонам. В полете снова разболелась голова, я безразлично воспринял даже сообщение наземной радиостанции наведения о подходе шестидесяти «Ю-87» и десяти «Ме-109». Автоматически выполнил команду Ар-хипенко: «Разворот влево на девяносто!» – и оказался после этого маневра вместе с Королевым на правом фланге.
Почти тотчас же из синей дымки впереди вынырнули темные туши «Юнкерсов».
– Атакуем! – передал Архипенко и повел группу в атаку на «лаптежников» прямо в лоб.
Силуэты «Юнкерсов» росли в прицеле. Один из них был немного в стороне от центральной марки. Немного подвернуть, самую малость, – и бить!.. Но не было силы сделать это микроскопическое движение. «Только бы не оторваться от Витьки!.. – осталась единственная мысль. И промелькнула вторая: – Зря я, наверное, полетел. Чем тут помогу?..» – но думать об этом было поздно…
Истребители проскочили «лаптежников» и тут же развернулись на сто восемьдесят градусов для атаки в хвост. Дальше все слилось в какой-то сумбурный сон, в котором все скрывается в тумане и только отдельные кадры как бы останавливаются и успевают запечатлеться в сознании, но нет силы двинуть даже пальцем. Впереди мелькали «Юнкерсы», они даже проходили через центр прицела, но не было сил нажать гашетку. Хвост самолета Виктора – вот единственная цель, которую я боялся упустить. «Только бы не оторваться…» При каждом маневре в глазах темнело, я все терял из виду, потом из черного тумана снова выплывал хвост «ястребка» Королева, а дальше за ним туши «Юнкерсов». В один из моментов такого просветления немного сбоку я увидел на темном фоне облаков яркий огонь факела и даже не понял сначала, что это горит один из «лаптежников». Потом такой же факел вспыхнул чуть подальше, а в наушниках раздался голос Бургонова:
– «Мессера» справа!
«Только удержаться!..» – даже не думая об этом, я понимал, что в бою с истребителями придется маневрировать куда энергичнее.
Королев
Темнота, прояснение… Больше ничего не осталось в памяти от продолжавшегося дальше воздушного боя…
Наконец мотор выключен… Рукавом гимнастерки – до кармана под лямками не доберешься – вытер пот с лица, стал медленно расстегивать карабины парашюта. Открыл дверцу, попытался вылезть на крыло, но так и не смог.
– Что с вами, товарищ командир? Не ранены? – взобрался на плоскость Николай. – Помочь?
– Ничего… Помоги вылезть…
– Может, лучше посидите немного, остынете в кабине, а то опять мокрый на мороз выйдете…
– Ладно, тут недалеко…
Волков с Карпушкиным помогли мне слезть на землю.
– Теперь я сам как-нибудь… – и пошел заплетающимся шагом, едва переставляя непослушные ватные ноги.
– На КП не пойдете? – догнал меня Николай. – Туда все летчики пошли.
– Нет, заболел что-то…
В землянке никого не было, печка давно потухла, но я ничего не заметил. Снова забрался на нары, лег и провалился в небытие… .
– Что с тобой? – толкнул меня в бок Королев. Я чуть слышно застонал, не раскрывая глаз.
– Слышишь, нет? Что у тебя? – Виктор осторожно потряс меня за плечо.
– А, что такое? Вылет? – Я приподнялся на нарах. Рука случайно коснулась ладони Королева.
– Какой вылет?! Ты ж горишь просто… Волков говорил, что ты заболел, я не поверил. В бою держался хорошо – и на тебе…
– Ничего… Сейчас уже лучше.
– Кой черт лучше! Федор, нужно послать кого-нибудь за Иваном Ивановичем.
– Давай, Цыган, пошли, здеся, кого… Бургонов вышел и тут же вернулся. Королев продолжал разговаривать со мной.
– А я думающего это ты на КП не пришел. Разговор у меня к тебе есть. Орещенко говорил с тобой?
– Говорил… Ладно, потом поговорим… Минут через пятнадцать пришел полковой врач Смольников Иван Иванович.
– Ну, где тут у вас больной? Что с тобой, Женя? – подошел он к нарам. – Болеть вздумал? Не стоит. Это ты всегда успеешь, – шутил он, нащупывая пульс. – О, да у тебя температура приличная. Разве так можно летать? Я думаю, нельзя. Давай-ка померяем. Градусник поставим – и все пройдет! Знаешь, один говорил: «Доктор, поставьте трубочку, она все оттягивает. Как поставите – сразу легче становится!»
Иван Иванович всегда был среди летчиков, принимал участие в их немудреных розыгрышах, непритворно любил эту молодежь, которую, пожалуй, до войны и не допустили бы по годам к кабине боевого самолета. Летчики чувствовали его любовь и платили ему взаимностью.
Вот и сейчас он моментально включился в общий разговор, смеялся, и только в глазах, когда он смотрел на меня, иногда проскальзывала тревога. Среди разговора он не назойливо, как бы между прочим, расспрашивал, как началась болезнь.