Я дрался на «Аэрокобре»
Шрифт:
Это была его любимая поговорка. И чем дальше наши войска продвигались на запад, тем чаще он вспоминал папиросы, которые курил до войны. Может, и курил-то он обыкновенный «Беломор» – эту марку почему-то всегда предпочитали летчики, – но за годы войны, когда приходилось курить черт знает что, обыкновенные папиросы выросли в его воображении в трехметровые: «метр куришь – два бросаешь».
Архипенко махнул рукой – что, мол, вы в этом понимаете! – и пошел дальше.
К слову сказать, комэска в этих боях выполнил свой четырехсотый боевой вылет, и по такому случаю командир БАО где-то на складах достал два новых реглана для него и Николая Гулаева, но начальство,
Вернулся Федор примерно через полчаса.
– Давай, Женька, собирай своих ореликов, вылетай. Только, смотри, далеко не уводи. Так, вокруг аэродрома проведи. На линию фронта не надо. А то, знаешь, Степанов, здеся, с тобой…
Архипенко, как и все летчики, с недоверием относился к наступившему затишью на фронте. Летающие на разведку экипажи докладывали, что на прифронтовых аэродромах еще порядочно фашистских самолетов. Конечно, их в любую минуту можно было встретить в воздухе.
– Ладно… Тут вот проведу, и домой, – я достал карту и ткнул в нее пальцем, а сам подумал: «Линию фронта не показать? Какой же это облет района боевых действий? Втроем-то убережем одного Степанова!»
Прошли над линией фронта от Тыргу-Фрумоса до Ясс, заходили на немецкую территорию, но все обошлось благополучно. В воздухе было спокойно. И земля молчала. Ни одна зенитка не тявкнула. Вернулись к аэродрому. Я отпустил вторую пару на посадку, а сам со Степановым остался в воздухе.
– Держись в хвосте, Сергей! – какой еще воздушный бой? Научить молодого летчика хорошо держаться в хвосте – в этом главное.
Я ввел «Бэллочку» в вираж, оглядываясь через плечо на Степанова. «Хорошо держится, молодец!» С виража я перевел самолет в переворот. «Правильно, молодец! Боевой теперь…» Все так же через плечо я смотрел вниз на ведомого. «Мессеры» научили не смотреть на приборы, чувствовать скорость в любом положении. Степанов тянется сзади внизу. Я кладу самолет на спину, чтобы вывести из боевого разворота, а Сергей продолжает идти с набором, нос его «ястребка» все так же направлен вертикально вверх. «Ишь ты, хитрый какой! На новом самолете нетрудно выше меня забраться!» За время боев мотор на моем самолете окончательно поизносился. Его мощности едва хватало для взлета с этого ограниченного аэродрома. «Пора и ему выводить! Так никакого мотора не хватит!»
Но что это?! Самолет Степанова резко опустил нос и начал отсчитывать витки штопора…
– Выводи! – невольно крикнул я по радио, будто Степанов сам не знал, что нужно выводить.
Вывел… И снова боевым разворотом тянется вверх. «Опять сорвется!..» Я не стал ждать нового срыва – слишком мало высоты осталось у Степанова – и поспешил вниз, ему навстречу.
– Пристраивайся!
Сергей занял свое место. Я выполнил еще несколько вялых эволюции (вдруг опять сорвется… Разобьется еще!..) и пошел на посадку.
– У тебя что, Сергей, мотор не тянет? Почему же тогда вверх лез? – спросил я на стоянке и с сомнением добавил: – Самолет-то новый, должен хорошо тянуть…
– Нет, хорошо тянет…
– Почему же в штопор сорвался?
– Не знаю… Стал выводить из боевого разворота, он и сорвался…
– Выводить?! – я удивленно пожал плечами. Когда же он выводил? Все время вверх шел… – Разве ты выводил?
– Ну
– Ты и не думал выводить! Выше меня, наверное, хотел залезть.
– Нет, правда…
Долго еще оставался тайной для меня и других летчиков этот срыв в штопор. Но и в последующих полетах Степанов регулярно по нескольку раз срывался в штопор и мастерски выводил из него, хотя, по общему мнению, «Кобру» вывести из штопора было очень трудно, почти невозможно: ручка управления вырывалась из рук, била по ним, по коленям, носилась по кабине… Только сделав с ним около пяти вылетов, я догадался, что Степанова обучал технике пилотирования какой-то инструктор-недоучка. В любом положении самолета при потере скорости он рекомендовал один-единственный способ – отдавать ручку от себя. Даже если самолет идет вертикально вверх. Конечно, при этом срыв в штопор неизбежен… С трудом удалось тогда убедить Сергея, что в таких положениях, нужно сваливать самолет на крыло или класть его на спину.
– Да нет же, неправильно! – возражал Сергей. – Нас учили всегда отдавать ручку от себя.
Пришлось привлечь на помощь аэродинамику и доказать ему, что при потере скорости в вертикальном положении не хватит ни рулей, ни скорости для выполнения заключительной части обратной петли.
Через несколько дней в обмен на Лебедева в полк перевели Николая Глотова. Он быстро прижился в эскадрилье, и его полюбили за веселый нрав.
Вскоре в полк из госпиталей стали возвращаться летчики, раненные в боях под Яссами. Вернулся и Голованов. За время лечения он еще больше округлился, пополнел и… сразу заработал прозвище.
– Ты смотри, Юрик пришел! – приветствовал его Архипенко, поднимаясь навстречу и протягивая руку.
Борис удивленно оглянулся по сторонам. Какой Юрик?!
– Ты чего, здеся, смотришь? Это повар у нас Юрик. Такой же толстый, как ты. Или, наоборот, ты, как он.
И хотя три Головановых нужно было, чтобы составить одного Юрика, прозвище закрепилось. С тех пор не стало Бориса Голованова. Остался Юрик.
Шли дни. Усталость давно прошла, и летчики стали томиться от безделья.
Приезжали на аэродром поздно, к восходу солнца. Только дежурное звено заранее занимало боевую готовность. Остальные летчики и после приезда на аэродром не торопились к самолетам. Все толпились на командном пункте полка, расспрашивали о новостях. Кому, как не штабным работникам знать последние сводки Совинформбюро. И свои, кровно всех касающиеся новости: когда прибудут новые самолеты, моторы, будет ли какое задание.
– Вон Белорусские фронты опять наступают, а мы сидим… – ворчали летчики, забывая, что в Белоруссии в этом году еще не было наступления, а их фронт успел пройти всю Правобережную Украину, Бессарабию, вступил в Румынию.
– Так мы только что отбили немецкое наступление, – возражали некоторые.
– Ну и что же? Под Белгородом отбили и сразу сами пошли наступать! Так и здесь нужно.
– Нас, видно, с тобой спросить забыли, где наступать…
– Слушай, Земляченко, – подошел я к заместителю начальника штаба. – Когда самолеты пригонят новые?
– Тебе-то какая разница? У тебя же есть самолет. Исправный.
– Исправный!.. Полетал бы кто на этом драндулете! Мотор не тянет, и планер ни к черту не годится.
– Все равно новый не дадут.
– Не дадут? На этом летать нельзя. Того и гляди на взлете свернется…
– Ну-ну, потише, подумают, что нарочно разбить хочешь… Ладно уж… Сегодня обещают. Только не дадут же…
– Посмотрим!
На стоянку я шел в приподнятом настроении. Были бы самолеты, а добиться я сумею!