Я дрался на Т-34
Шрифт:
Зимой приходилось таскать горячую воду. Антифриза не было, поэтому на ночь воду из системы охлаждения сливали, а утром нужно на костре разогреть воду и ее залить. Танк приходилось все время чистить, особенно зимой. Все в грязи: ходовая, крылья; если не почистить, то все это смерзнется, и танк сломается. Внутри машины тоже всегда что-то подтекает: масло или горючее; лужи какие-то на полу образуются, их тоже приходилось все время убирать.
Но надо сказать, что внутри экипажа никакой дедовщины или чего-то подобного не было. Наоборот, механик-водитель, который был старше нас, даже старше командира машины, был для нас как бы «дядькой» и пользовался непререкаемым авторитетом, поскольку уже служил в армии, знал все ее мудрости и хитрости. Он нас опекал. Не гонял, как
В экстремальной ситуации я мог заменить механика-водителя. Т-34 — машина простая, поэтому я довольно хорошо научился ее водить и стрелять из орудия. В училище этому не учили, а вот когда сколачивали экипаж, тогда механик меня обучал. У нас была взаимозаменяемость в экипаже, но она была как бы стихийной — жизнь заставила, а не Устав.
Из Нижнего Тагила нас перевезли под Москву, где формировалась и доукомплектовывалась 116-я танковая бригада, которую летом 1942 года перебросили под Воронеж. Разгружались мы под бомбежкой на станции Отрожка, а затем получили приказ выдвинуться в район Касторной и там занять оборону для отражения атаки танков и пехоты противника. Однако первой появилась его авиация, которая в течение нескольких дней практически уничтожила бригаду. Потери были колоссальные. Действовали они безнаказанно: очень аккуратно выстроятся кружочком, один спикирует, второй, третий… отбомбились и спокойненько улетают. К тому моменту, когда подошли пехота и танки противника, в нашей бригаде оставалось незначительное количество машин. Конечно, мы пытались обороняться, но в первом же бою нашу машину подбили.
Пред тем как мы пошли в бой, командир машины, предчувствуя, что погибнет, обнялся с механиком-водителем, расцеловал нас, мальчишек, потрепал по голове. Сразу стал очень бледным и серьезным. Чувствовалось, что он не в себе…
Болванка попала в борт башни. Танк наполнился гарью и дымом. Командиру оторвало руку и разворотило бок. Смертельно раненный, он сильно кричал: «Ай-ай!» Это очень страшно… Пытались какой-то бандаж сделать, замотать рану, но помочь не могли — он уже был при смерти, потеряв очень много крови, весь почернел, запросил пить. Так и скончался в танке. Мы остались без командира, офицеров поблизости нет… Пушка у нас не действует, но танк оставался на ходу. Рядом с нашим стоял обездвиженный танк, но с действующим орудием, экипаж которого продолжал отстреливаться. Я тоже сидел за пулеметом, стараясь не подпустить близко немцев, но ни черта не видел, поскольку танк остановился посреди созревшего хлебного поля, колосья которого закрывали обзор. Иногда кто-то появится, тогда стрелял.
Стемнело. Никого нет, а мы слышим, что нас уже обошли — сзади война идет, немецкие колонны правее движутся. Вроде того что на нашем участке они и не прошли, а с флангов окружили. Решили выбираться. Подцепили соседа на буксир и поволокли к своим. Куда ни ткнемся — везде немцы. Кое-как, оврагами, выехали к Касторной, где наткнулись на офицера из нашей бригады, приказавшего двигаться в направлении Воронежа. Голодные! Помню, в Касторную залетели, там уже населения нет, все магазины открыты. Забежали в один, схватили коробку с яйцами. Невероятное количество сырых яиц мы тогда съели. И никаких последствий! Числа 11 — 12 июля добрались до Воронежа. А сами боимся — ведь мы же драпанули. Как к нам отнесутся? Думали, то ли нас расстреляют, то ли что… но вроде танки не бросили, все сделали, как надо. Никаких орденов мы за это, конечно, не ожидали, чувствуя вину за свой драп-марш. Слава богу, все обошлось. Вместе с подбитым танком нас отправили на ремонтный завод в Москву. Следующий раз в боях мне пришлось участвовать уже зимой под Ржевом, в Ржев-Сычовской наступательной операции, где наша 240-я бригада действовала в полосе 30-й армии.
Пока готовились к наступлению, нас переодели в зимнее обмундирование, дали ватники, валенки, но, когда ты ползаешь в танке, одежда очень быстро выходит из строя, становится грязной, а замены нет. Я постоянно чувствовал себя каким-то бомжом, хотя в то время такого понятия и не было. Вшей было много, особенно летом. Буквально в первые же дни, после прибытия на фронт, они появились у всех сразу. А тогда ни вошебоек, ни бань не было — мучились. Мы даже в Москву вшей привезли и только на формировке избавились от них.
Где спали? При подготовке к наступлению жили в землянках, а в наступлении все спали в танке. Хотя я был длинный и худощавый, но я приноровился спать на своем сиденье. Мне даже нравилось: откидываешь спиночку, приспустишь валенки, чтобы о броню ноги не мерзли, и спишь. А после марша хорошо спать на теплой трансмиссии, накрывшись брезентом… Брезент — это самая важная часть танка! Особенно зимой без него вообще никак: машину не разогреешь, ветер дует, мороз пробирает, а натянешь его — и вроде дома… С кормежкой в этот период было хорошо: всегда полные котелки борща, каши с мясом от пуза и спирт перед наступлением.
Пошли в наступление. Наша бригада форсировала по льду Волгу и закрепилась на ее правом берегу, создав плацдарм. Недели две мы вели бои за его расширение. Однажды под вечер наш танк, участвуя в атаке, провалился в запорошенный снегом, но не замерзший ручей. Правый берег его был крутой и обледеневший. Все попытки выбраться из ручья не увенчались успехом — танк застрял, кормой погрузившись в воду, которая постепенно стала проникать в машину. Боевое отделение, находившееся выше уровня воды, оставалось сухим, а двигатель и трансмиссия оказались в воде. Немцы неоднократно открывали огонь по нашему танку, намереваясь подойти вплотную и, уничтожив экипаж, захватить танк. Из моего пулемета можно было стрелять только в воздух, а из пушки и спаренного с ней пулемета командир еще вел огонь, не подпуская немцев. Получилось так, что наш танк остался один на нейтральной территории. Когда стемнело, командир приказал мне выбираться к своим и рассказать в бригаде, в каком положении мы находимся. Вот тут мне помогло знание немецкого языка, когда приходилось идти мимо их окопов. Слыша их речь, я понимал, в каком состоянии они находятся и что собираются делать. Дошел к своим, доложил обстановку командиру батальона, а утром, когда пошла в атаку пехота, на выручку нашему танку был направлен танковый взвод с мотопехотой. Немцы были отброшены с нейтральной полосы, а наш танк выволокли на берег. За эти бои я был награжден медалью «За отвагу», а вскоре меня направили в Челябинское танко-техническое училище.
Учили материальной части, эксплуатации и ремонту в полевых условиях танка КВ. Преподавали нам и огневую подготовку — стреляли из танка. Давали пятнадцать часов вождения по танкодрому. Тщательно изучали двигатели, трансмиссию и ходовую часть, причем практику проходили прямо на заводе. Преподавательский состав был сильным. По окончании училища, в котором я проучился около года, мне было присвоено звание «младший техник-лейтенат».
Весной сорок четвертого я был направлен в 1-й танковый корпус, в 159-ю бригаду, в роту технического обеспечения танков. Под моей командой находились шофер подвижной ремонтной станции и четыре слесаря. Сначала у меня была летучка «типа А» на шасси «ГАЗ-АА». В ней стоял верстак с тисками, были ящики с инструментом и таль. Запчасти для ремонта нам привозили со складов или мы снимали их с подбитых машин. Потом я вместо нее подобрал трофейную немецкую машину с дизельным двигателем и большим деревянным кузовом «Клекнер-Дойц». На ней было очень сложное электрооборудование, которое зимой вышло из строя. Я нашел немецкого техника, привез его ремонтировать, а он руками разводит: «Электрик капут». Оказывается, сам ничего не знает.
В поврежденных или технически неисправных танках мы ремонтировали все, за исключением вооружения. Тут иногда знание немецкого языка помогало. На ремонтниках лежала тяжелая задача вытаскивать останки наших танкистов. Так вот я довольно часто звал немецких пленных, которых в то время было много, и они мне помогали выгребать растерзанные трупы, убирать, чистить.
Наша бригада участвовала в штурме Кенигсберга. Перед этим пришла колонна танков «Лембиту», подаренная корпусу гражданами Эстонии. Лембиту — национальный герой эстонского народа, который прославился в XII веке тем, что боролся с Тевтонским орденом, а потом заключил союз с Новгородом. Таким образом, он символизировал не только борьбу эстонцев против немцев, но и эстонско-российскую дружбу.
В этих боях бригада не участвовала как самостоятельное подразделение, а ее танки вошли в состав штурмовых групп, состоявших из пехоты, артиллерии и самоходок. Вот эти штурмовые группы 6 апреля 1944 года начали штурм города. Бои были тяжелыми, потери несли немалые. Много было побито танков и погибло людей. Немцы сопротивлялись фанатично. Дрались за каждый камень, подвал, дом. Тем не менее за четыре дня нам удалось сломить их сопротивление, и 9-го числа они капитулировали. Мы, ремонтники, носились по городу и его предместьям, искали наши подбитые танки, восстанавливали. А ведь немцы рядом. Обстановка была напряженная. К концу этой операции нам удалось восстановить почти все подбитые машины, кроме небольшого числа сгоревших. За это я был награжден орденом Красной Звезды.