Я дрался в штрафбате. «Искупить кровью!»
Шрифт:
— Но, я думаю, само по себе сохранение звания означало, что вы полностью проверены и в отношении вашей преданности Советской власти нет никаких сомнений. Вот один пример. Я на днях прочитал отрывок из воспоминаний бывшего командира роты, Героя Советского Союза, старшего лейтенанта (впоследствии полковника) Григория Моисеевича Гончаря.
Он в 1941 году, попав в окружение вместе со своей 172-й СД, с первых дней ушел партизанить в леса, командовал партизанской ротой в отряде Дубового в Черкасской области, был трижды ранен в боях в немецком тылу.
Так
Из 2000 человек бывших командиров РККА, находившихся на проверке, только семерым (!) было восстановлено прежнее воинское звание, в том числе и Григорию Гончарю, которого направили из спецлагеря в обычную войсковую часть, на должность командира стрелковой роты в 273-ю СД.
— Я считался обычным штрафником, только со званием, и это ровным счетом ничего не означало — верят мне или нет. Все остальные солдаты в 10-м отдельном штурмовом батальоне, за исключением нескольких взводных-штрафников, были лишены воинского звания — «до искупления вины»…
— Кто командовал штурмовым батальоном? Кто входил в постоянный состав штурмбата?
— Батальоном командовал майор Русаков.
Командиром моей пулеметной роты был капитан Грабченко, туповатый службист, обожающий «казарменные шуточки». К нам относился как к быдлу.
1-й стрелковой ротой командовал капитан Федин, хороший человек, его уважали, он ходил в бой со штрафниками вместе.
Замполита в батальоне вроде не было, а вот особист 10-го ОШБ мне крепко запомнился, был там у нас один… «товарищ капитан».
В ротах, из «постоянного состава», еще были писаря в старшинском звании.
— Официально и по своему назначению батальон назывался «штурмовым», хотя все знали, что батальон — штрафной. А как вас называли в войсках? Как бойцы батальона обращались друг к другу?
— Нас в армии называли штрафниками. Не было такого термина — «штурмбатовцы».
А в батальоне все бойцы были в одном звании — «товарищ рядовой», и у всех штрафников, кроме взводных командиров, на гимнастерках были погоны рядовых. Но я к своим пулеметчикам обращался по имени-отчеству.
— Направляемые в штурмбат офицеры имели на руках документ, в котором был строго определен срок пребывания в штурмовом батальоне? В литературе называют разные сроки нахождения бывшего командира военнопленного или «окруженца» в ОШБ: якобы до двух месяцев участия в боях, согласно «указу от первого августа», или до полугода, судя по воспоминаниям бывших бойцов-«штурмовиков».
— Офицеров, направляемых в штурмовые батальоны, никто не ставил в известность, на какой срок они идут в эту часть. Нам никто из начальства, из постоянного состава батальона, ничего об этом конкретно не говорил. На уровне слухов муссировалась цифра — 6 месяцев, но мы знали, что воюем до первого ранения или до своей гибели.
Ну и за взятого «языка» могли освободить из штурмбата, об этом, кстати, нас как-то предупреждали. Но были еще исключительные случаи.
Летом 1944 года, по «указу об отзыве с передовой специалистов с высшим образованием для народного
— В ОШБ могли направить не офицера, а, скажем, бывшего сержанта, власовца или простого сельского полицая, изменника Родины?
— У нас таких не было. Штурмбат формировался только из бывшего комсостава. Могли только случайно «пропустить» на спецпроверке командира РККА, который у немцев служил в полицаях или был в лагерной полиции. Например, у нас в батальоне был обнаружен бывший полицай из Смоленска, числившийся под фамилией Иванов. Его опознал и разоблачил кто-то из бывших пленных, видевший этого полицая на немецкой службе.
— После завершения формировки каким был численный состав 10-го ОШБ?
— Скромно именуясь батальоном, 10-й ОШБ насчитывал более тысячи солдат.
— Кто из бойцов вашего пулеметного взвода наиболее запомнился?
— Старший лейтенант Валентин Буц, наводчик пулемета первого расчета. До войны окончил Ленинградский судостроительный институт, знал немецкий язык. Бывший ополченец, Константин Сергеевич Булгаков, о нем я уже упоминал.
До войны — доцент Московского пищевого института, человек высокой культуры и блестящей эрудиции. В минуты отдыха читал на память целые литературные произведения. Во взводе его очень любили, и, чтобы его сохранить, я назначил Булгакова начальником взводного патронного пункта — это в 100–150 метрах от передовой траншеи, и это назначение дало повод Буцу называть Булгакова «тыловой крысой». По ночам Булгаков приползал с набитыми лентами к нам в первую траншею и говорил: «Ребята, дайте стрельнуть по немцу. Если живой с войны вернусь, в коллективе спросят: какие они, немцы, а я что скажу?»
Сибиряк, старший лейтенант Галузин.
Первые номера расчетов — Шевченко, Колесников.
Почти всех помню, и по сей день. В каждом расчете — по семь человек: командир, 1-й и 2-й номера, четыре подносчика патронов. Один расчет — одно отделение.
Из бывших танкистов, зенитчиков, интендантов, политработников и даже летчиков и так далее я готовил пулеметчиков.
Все хорошие люди и смелые солдаты. Боевые ребята, все рвались в бой, все горели желанием отомстить врагу. И было за что!
И повторяю вновь, эти люди были без вины виноватые!..
— На какой фронт был направлен 10-й ОШБ?
— В начале апреля 1944 года нас погрузили в эшелон и сказали: едем брать Одессу. Но в Белгороде наш эшелон задержали, пропускали к фронту какую-то польскую часть, и, пока мы до Одессы доехали, ее без нашего участия освободили. Нас высадили на станции Новый Буг, и оттуда пешим порядком, километров четыреста, мы топали до Днестра. Сменили в обороне какой-то поредевший стрелковый полк в районе села Шерпень, и тут снова началась для нас война на передовой. Вокруг фруктовые сады и… смерть… Тех, кто получал легкое ранение, отправляли после санбата «на освобождение» — в 18-й ОПРОС.