Я Еду Домой 3
Шрифт:
В Информцентре, а точнее — в той бытовке, что стояла на самом проходе, нас приняла деловитая женщина в очках, с длинным лицом и лошадиной улыбкой, открывающей не только зубы, но и верхнюю десну, широкую и бледную. Кроме нее в бытовке было еще двое — молодая конопатая курносая девушка с идеально круглым лицом, и средних лет мужчина, похожий на примерного банковского служащего, лысоватый и какой-то пыльный.
— Что вы хотели? — спросила женщина с лошадиной улыбкой, и я только в этот момент сообразил, что мы шли сюда, так толком и не сформулировав
Спросила она на фламандском, разумеется, вопрос я понял из контекста, содержание разговора мне уже позже рассказала моя спутница.
— Мы едем в Амстердам, — заговорила Дрика. — Я сама из Амстердама… не была там с того момента, как все началось… в общем…
— Не знаете, что вас там ждет? — закончила вопрос за нее собеседница.
— Ну… да, верно, — закивала Дрика.
— Город сильно пострадал, как и Антверпен, — ответила женщина, глядя Дрике в глаза.
–
Очень сильно. Здесь тоже была настоящая резня. Порт отбили военные, причем не сразу, спасли уже кого получилось.
— Там… было так же?
— Абсолютно. У вас там кто-то остался?
Дрика вздохнула судорожно, кивнула, зажала ладони между колен. Пальцы у нее заметно дрожали и она вообще не знала куда девать руки. Когда стояла, она клала их на автомат, а сидя так не получалось.
— Да, мама осталась.
— У нас пока нет полной базы данных по всем анклавам, — ответила женщина, глядя в экран монитора и щелкая "мышкой". — Но мы стараемся такую создать, связь есть уже почти со всеми. Люди стараются перебираться на Остершельде и Вестершельде… это здесь, в Бельгии,
— добавила она, перехватив уже мой взгляд и сменив язык на английский.
— Это такие острова большие у самого берега, с дамбами, — добавила Дрика для меня.
— Да, верно, — кивнула женщина, сняв очки и разминая пальцами покрасневшую переносицу. — Туда советуют всем переселяться. Море прокормит в любом случае, и оно же не пустит мертвых с материка.
— А как там с зомби? — уточнил я.
— Их уже уничтожают, — пояснила она. — Скоро, наверное, ни одного не останется. Здесь остается только анклав в порту, вот этот самый, и отдельные группы людей, которые не хотят ни с кем объединяться.
— А что в Нидерландах? — спросила Дрика.
— Почти то же самое, — ответила женщина.
Она взяла из коробки на столе салфетку и начала протирать стекла очков, и без того сверкавшие чистотой. Надев их снова, она добавила:
— Там хотят очистить всю северную часть, от Амстердама до Ден Хельдера. Провести границу по каналу, опутать все проволокой и там жить.
— Много людей осталось? — спросила Дрика.
— Не знаю как в Голландии, но в Бельгии не больше семи процентов, — как-то сухо, глядя при этом не на нас, а в окно, ответила женщина.
Мне показалось, что она солгала насчет того, что ей неизвестен процент уцелевших в
Голландии. Скорее всего, она не хотела заранее окончательно расстраивать Дрику, переложила ответственность на нее саму, мол доедет и узнает. Да здесь и догадаться можно, у нас за спиной половина Европы осталась. Живых людей почти что и не видели, в Америке такое разве что в Калифорнии да в районе Нью-Йорка.
— Заполните анкету на тех, кого вы разыскиваете, — женщина придвинула Дрика два распечатанных листа и карандаш. — Оставите здесь, завтра мы сможем вам точно сказать, числится ли разыскиваемое вами лицо в какой-то из баз данных, на живых ли, или на погибших.
Голос звучал как запись, никаких эмоций. Настолько никаких, что я понял — каждое слово из уже в который раз произносимой речи ее ранит. Семь процентов осталось. Девяносто три процента или погибло, или ходит по земле в виде неживых разлагающихся тварей. Сколько среди них ее близких? Кто погиб у нее? Муж? Дети? Родители? Все, кого она знала?
Разговор смялся и смолк. Дрика тщательно заполнила анкету из множества пунктов, в которых перечислялись все возможные зацепки для опознания, перечитала внимательно и отодвинула по столу от себя.
— Завтра с утра можете заходить, — сказала женщина, положив листочки в стопку таких же.
–
Мы в девять утра открываемся. Желаю удачи.
Мы снова оказались на улице. Пожертвовали шесть патронов за две маленькие пластиковые бутылки минеральной воды, которые рыжий толстяк достал нам из переносного холодильника — у него таких целый штабель стоял за спиной.
— Как думаешь, они что-то узнают про маму? — спросила Дрика, явно боясь услышать от меня какой-то конкретный ответ.
— Нет, как я думаю, — сказал я не очень искренне. — Откуда им было всех людей в базы собрать? Да и в Бельгии мы пока, не в Нидерландах.
— Ну да, конечно, — с готовностью согласилась она.
— Пройдемся до рынка? — предложил я, вспомнив "целеуказание" толстяка из киоска.
— Да, давай.
2 июня, пятница, день. Бельгия, Антверпен
Огромный складской терминал, метров так двести в длину и не меньше ста в ширину, с въездами для больших грузовиков. Грузовиков сейчас в нем нет, зато есть великое множество контейнеров, тех самых, которыми так богат любой морской порт в этом мире.
Стоят рядами, прижавшись друг к другу боками, внутри обосновались торговцы. Много торговцев, неожиданно много, и людей между торговыми рядами тоже хватает.
Рынок хоть и большой, но совсем не шумный — это не Восток, тут все культурно. Смотрят люди товар, если что-то надо — спрашивают у продавца. Никто не торгуется, цена везде написана, как в магазине.
Торгуют всем. А нам, как выяснилось, всего и надо. У меня вот пена для бритья закончилась. Можно мылом, но нет помазка, а ладонью толком не намылишься, уже проблемка получается. У Дрики дела женские, тоже важно. Все важно, даже одежда нужна нормальная, а то у меня исключительно "тактическая", что тоже не всегда удобно.