Я — Господь Бог

Фалетти Джорджо

Причина проста. Все знали, что Рассел продаст все ценное, с чем только соприкоснется, чтобы оставить деньги за игорным столом.

Так уже неоднократно происходило прежде.

Машины, часы, картины, ковры.

Все.

С разрушительной яростью и маниакальным педантизмом.

Рассел опустился на диван. Он мог бы позвонить Мириам или другой модели из тех, с кем встречался последнее время, но принимать их у себя возможно только

при условии, что он выложит на стол хоть немного белой пыли. И нужны деньги, чтобы пойти с ними куда-нибудь. В эту минуту, когда на душе так пусто, ему хотелось хоть что-нибудь иметь вокруг себя. Но все это стоило денег. И тут ему пришла в голову одна мысль.

Вернее, имя.

Зигги.

Он познакомился с этим безликим ничтожеством несколько лет назад. Информатор его брата, который подсказывал ему порой интересные события из жизни города, когда находил такие «за линией фронта», и о них стоило знать, потому что каждый факт мог стать новостью.

После смерти Роберта они оставались в контакте по совсем другим причинам. В память о брате Зигги добывал ему что нужно и давал в кредит. А иногда и одалживал немного денег, когда Рассел оказывался в таком положении, как сейчас, что называется, по горло в воде. Рассел не знал причины такого отношения к себе, такого доверия, но, поскольку так уж сложилось, пользовался им, когда требовалось.

К сожалению, Зигги не отвечал на звонки по мобильнику, и дозвониться ему было весьма непросто. Пометавшись некоторое время между спальней и гостиной, Рассел принял решение. Спустился в гараж и вывел оттуда машину, которой управлял редко и неохотно. Может, потому что это был« ниссан», стоивший всего несколько тысяч долларов, и в техпаспорте не стояло его имя.

Проверил, достаточно ли в баке бензина, чтобы съездить туда и обратно. Он знал, где живет Зигги, и отправился к нему через Бруклин, ведя машину почти на автомате. Мимо проносились городские кварталы, но он не видел их, как бы в отместку за то, что и город не замечал его.

Губа болела, глаза, несмотря на темные очки, резало.

Он переехал мост, игнорируя силуэты Манхэттена и Бруклин-Хайтс, и углубился в кварталы, где по-всякому жили самые разные люди, где не было места никаким иллюзиям и никаким успехам. Кварталы, помеченные грубыми штрихами и выцветшими красками действительности, места, где он часто бывал, потому что здесь таились подпольные игорные дома и каждый мог найти все, что угодно.

Лишь бы было поменьше совести и побольше денег.

Он даже не заметил, как подъехал к дому Зигги. Припарковался поблизости и уже через несколько шагов, толкнув входную дверь, спустился в полуподвал. Здесь не было консьержей, а домофон давно изжил себя.

В конце лестницы Рассел свернул налево. Кирпичные, наспех покрашенные стены когда-то были бежевыми, теперь же все в пятнах. Пахло вареной капустой и сыростью. В коридор, куда он свернул, выходило несколько облезлых коричневых дверей. Какой-то человек в зеленой военной куртке, с поднятым синим капюшоном решительным шагом направлялся в другой

конец коридора, где тоже имелся выход во двор, и вскоре исчез за углом.

Рассел не обратил на него внимания. Возможно, подумал он, один из сотен людей, с которыми общается каждый день этот пройдоха Зигги. Подойдя к нужной двери, он обнаружил, что она приоткрыта. Взялся за ручку и толкнул ее.

То, что он увидел в комнате, и все, что произошло дальше, пронеслось в его мозгу со скоростью молнии и осталось в сознании, словно стоп-кадр на мовиоле.

Зигги на коленях, рубашка залита кровью, хватается за стул, пытаясь подняться.

Он подходит к нему, и Зигги цепляется за его руку.

Зигги опирается о стол и тянется к принтеру.

Он ничего не понимает.

Зигги нажимает кнопку, оставляя на ней кровавый след.

Он слушает, не слыша, шорох бумаги, выползающей из принтера.

Зигги держит в руках какую-то фотографию.

Он в ужасе.

И наконец Зигги в судорогах испускает последний вздох, из открытого рта льется кровь. С глухим стуком падает он к ногам Рассела, посреди комнаты, держа в руке черно-белый снимок и отпечатанный на принтере лист — и то и другое в пятнах крови.

Он словно видит перед собой брата, окровавленного, лежащего в пыли.

Двигаясь как манекен, действуя машинально, Рассел сунул снимок и бумагу в карман. Потом, следуя логике и животному инстинкту, бросился бежать, оставив разум позади, в этом месте, где пахло вареной капустой и сыростью — и сейчас, и прежде.

Он вернулся к машине, никого не встретив по дороге. И поехал, стараясь не увеличивать скорость, чтобы не привлекать внимания. Он вел машину на автопилоте, пока дыхание наконец не успокоилось и сердце не забилось ровно. Только тогда он остановился в каком-то переулке и стал размышлять.

Он решил, что, скрывшись, несомненно сделал это инстинктивно, хотя и допустил ошибку. Он должен был вызвать полицию. Но тогда пришлось бы объяснять, почему он оказался у Зигги и что связывало их. А этот ловкач неизвестно еще в какие истории замешан. И может быть, тип в зеленой куртке — как раз тот человек, который убил его.

Мысль о том, что убийца может почему-либо вернуться, выглядела малопривлекательной. Ему не хотелось оказаться вторым трупом, лежащим рядом с мертвым Зигги.

Нет. Лучше притвориться, будто ничего не было. Никто его не видел, он не оставил никаких следов, а люди в тех краях не имеют привычки совать нос в чужие дела. Кроме того, каждый житель квартала по определению старается избегать любого общения с полицией.

Пока размышлял и решал, что делать, Рассел заметил, что правый рукав пиджака испачкан в крови. Он выпотрошил карманы на заднее сиденье, проверил, нет ли кого поблизости, вышел и выбросил пиджак в ящик для отходов. С некоторой самоиронией, удивившей его в таких обстоятельствах, он подумал, что если станет каждый день выбрасывать в мусор по два пиджака, то вскоре возникнет проблема с гардеробом.