Я — Господь Бог

Фалетти Джорджо

— Где ты живешь?

Рассел порадовался, что Вивьен не стала развивать тему.

— Двадцать девятая улица, между Парк-авеню и Мэдисон.

Ни слова не говоря, Вивьен проехала по Квинс-бульвару и направилась к мосту Квинсборо, потом на Манхэттен на уровне Шестидесятой улицы, свернула налево на Парк-авеню и двинулась на юг, влившись в общий транспортный поток.

— Приехали.

Голос Вивьен донесся до него откуда-то издалека, и Рассел понял, что успел задремать. Машина стояла на Двадцать девятой улице, на углу. Оставалось только перейти на другую сторону, и он окажется у своего дома.

Вивьен

взглянула на него, пока он протирал глаза:

— Устал?

— Похоже.

— Выспишься, когда эта история закончится.

Не признавшись, что у него совсем другие планы, Рассел воспользовался зеленым светом и перешел дорогу. Толкнул стеклянную дверь и очутился в вестибюле.

Здесь, как и во всех домах в этом престижном районе Нью-Йорка, имелась круглосуточная диспетчерская служба. Рассел подошел к стойке и удивился, увидев кроме консьержа еще и Зефа, коменданта здания. Славный человек, албанец, трудившийся не покладая рук, пока не достиг своего теперешнего положения. С ним у Рассела издавна сложились хорошие дружеские отношения. Он был уверен, что Зеф не просто свидетель его сомнительных затей, но и единственный, кто втайне восхищается им.

— Добрый вечер, мистер Уэйд.

Кроме предрасположенности к беспутной жизни Рассел отличался еще и рассеянностью, поэтому, потеряв несколько комплектов ключей, теперь оставлял их у дежурного, и тот обычно сразу же протягивал ему связку. Сейчас Рассел не увидел этого привычного жеста и понял — что-то не так. С некоторым сомнением он обернулся к своему приятелю:

— Привет, Зеф. Теперь ты потерял мои ключи?

— Боюсь, у нас проблема, мистер Уэйд.

Слова эти и особенно выражение лица Зефа окончательно встревожили Рассела.

— В чем дело?

Зеф смутился, но тем не менее посмотрел ему прямо в глаза:

— Сегодня приходили представитель «Филмор инкорпорейтед» и адвокат с письмом от управляющего фирмы в мой адрес. И с письмом для вас.

— И что там?

— Ваше письмо я не вскрывал по очевидным причинам. Можете получить его со всей остальной почтой.

— А другое?

— В письме, адресованном мне, говорится, что квартира в этом здании, принадлежащая обществу, с настоящего момента больше не находится в вашем распоряжении. Поэтому я не могу дать вам ключи.

— А мои вещи?

Зеф пожал плечами, как бы говоря: не стреляйте в меня, я только пианист. Рассел рассмеялся. Все это смахивало на какую-нибудь голливудскую комедию, однако же происходило в действительности.

— Человек, которому поручено заняться этой проблемой, поднялся в квартиру и сложил ваши личные вещи в два чемодана. Они вон там, в кладовой.

Зеф и в самом деле выглядел очень огорченным, и Рассел, зная его отношение к себе, не сомневался в его искренности. Тем временем консьерж сходил за почтой и положил ее на мраморную стойку. Рассел увидел желтый конверт, надписанный его собственным почерком, и другой — со штемпелем «Филмор инкорпорейтед» вместо марок. Открыв его и развернув лист, сразу узнал почерк своего отца.

Рассел, любая, даже самая прочная веревка, если натянуть ее до предела, рвется. Моя порвалась уже давно. Только доброта твоей матери удерживала концы этой веревки вместе, пока она давала тебе без моего

ведома деньги и квартиру, где ты жил до сегодняшнего дня. После твоего последнего подвига, думаю, ее силы тоже исчерпаны. Она оказалась перед выбором: сохранить отношения либо с человеком, который женился на ней несколько десятилетий назад и за все это время дал ей тысячу доказательств своей любви, либо с неисправимым сыном, который только и делал, что ставил свою семью в весьма затруднительное положение.

Выбор, как ни мучителен, определился сам собой. Говоря языком, который ты способен понять, с этого момента, сын мой, занимайся своими дерьмовыми проблемами сам.

Дженсон Уэйд P. S. Если бы у тебя хватило ума поменять фамилию, которую носишь, мы были бы весьма признательны тебе за такой жест.

Рассел использовал не менее изысканную лексику, делая вывод:

— Итак, мой сволочной папаша выгоняет меня из дома.

Зеф изобразил подобающее случаю выражение лица и смущенно улыбнулся:

— Ну, я употребил бы другое выражение, однако суть верна.

Рассел помолчал. Как бы там ни было, он не мог осуждать отца за такое решение. Более того, удивился, что оно принято только сейчас, спустя столько времени, сколько он и сам не стал бы терпеть.

— Ладно, Зеф, переживу.

Он взял конверты и сунул их во внутренний карман пиджака.

— Можно оставить тут чемоданы на какое-то время?

— Сколько угодно, мистер Уэйд.

— Очень хорошо. Заеду за ними и буду заглядывать иногда за почтой.

— Вы же знаете, я всегда очень рад видеть вас.

— Значит, договорились. До свиданья, друг мой.

Рассел уже подошел к выходу, когда Зеф окликнул его:

— Да, вот еще что, мистер Уэйд.

Рассел обернулся и увидел, что Зеф вышел из-за стойки и направляется к нему. Остановившись спиной к консьержу, он заговорил тихо и доверительно:

— Думаю, вы сейчас в положении, как бы это сказать, несколько… качающемся…

Рассела всегда забавляли необычные выражения этого человека. Сейчас он тоже остался верен себе.

— Ну, не совсем так, хотя в общем, пожалуй…

— Ладно, мистер Уэйд, я позволю себе…

Зеф протянул руку, как бы намереваясь попрощаться, и когда Рассел пожал ее, ощутил в своей ладони несколько банкнот.

— Зеф, не надо…

Комендант прервал его понимающим жестом:

— Тут всего пятьсот долларов, мистер Уэйд. Они понадобятся вам сейчас. Отдадите когда сможете.

Рассел опустил деньги в карман. Он правильно расценил этот поступок: Зеф предложил их от души и чрезвычайно тактично. В такой трудный момент единственную реальную помощь он получил от постороннего человека.

Он тронул коменданта за плечо:

— Ты прекрасный человек, друг мой. Обещаю вернуть. С процентами.

— Не сомневаюсь, мистер Уэйд.

Рассел прочел в глазах Зефа искренность и доверие, каких ему самому определенно недоставало. Он отвернулся, желая скрыть волнение, и вышел на улицу. Остановился, обдумывая случившееся, сунул руку в карман, чтобы, нащупав деньги, убедиться: ему не приснилось, доброта действительно еще существует на свете.