Я — хищная. Ваниль и карамель
Шрифт:
— Я к тебе с подарком, — холодным тоном, невозмутимо сказал Андрей и шагнул вперед. Эрик дернулся в сторону, и страх заполонил меня всю — от макушки до пяток. Но он остался стоять на месте, молча, за спиной у того, кто здесь главный.
— Вот как? — невозмутимо улыбнулся Гектор и еще раз окинул меня насмешливым взглядом. — Уверен, что он мне нужен?
— Слышал, ты искал ее много лет.
— Ее я не искал, — раздраженно ответил ясновидец, и веселость его как ветром сдуло. — К чему этот концерт, Андрей? Что ты думаешь, это поменяет?
— Вероника пришла ко мне. Она утверждает, что именно эта девушка
— Она не делала этого, — покачал головой Гектор. — Лидия выпита давно и не ею.
— Вероника утверждает обратное. Это уже личное. — Андрей опустил голову, словно ему скорбно было признавать слова, которые приходилось говорить. А затем повернулся и взглянул на меня исподлобья, и я увидела охотника, которого впервые встретила в квартире с незаконченным ремонтом, рядом со связанным Глебом и напуганной Ритой. Злого. Разочарованного. Готового убить. — Мне нужно знать.
Амулет Эрика опалил кожу, и я была рада, что они не видят другой — тот, что смастерил для меня Барт. На действии которого держится наш незамысловатый обман. Другим способом я к Лидии не приближусь — Гектор не позволит. Эрик не позволит. А раскрывать карты раньше времени не хотелось.
Ясновидец пожал плечами.
— Позови Нику, — велел охотнику, охраняющему вход, который неслышно скользнул у нас из-за спин и быстро поднялся по лестнице наверх.
— Лидия тоже пусть придет, — бесцеремонно сказал Андрей. — Хочу видеть это сам.
Гектор вздохнул, и на скулах у него заиграли желваки. Он злился, как обычно злится человек, которому лезут в душу и трогают личное, то, что он никому не открывает и не показывает.
— С каких пор ты смотришь за скади? — угрожающе тихо спросил Эрик. За его видимым спокойствием крылась ярость — бурлящая, дикая, неконтролируемая. И если она вырвется наружу, всем будет плохо.
— Тебя не должно это волновать, зверь, — холодно ответил Андрей. — То, что ты ночуешь в этом доме, не делает тебя подобным нам.
Он выплюнул эти слова с ненавистью, и мне показалось, на этот раз она не была наигранной. Андрей ненавидел. Все еще ненавидел хищных… Этого не изменит ничто, ведь он один из них — из ясновидцев, чьи близкие лишились разума. Никогда мы не станем похожи. Но тогда… зачем он помогает мне?
Эрик с шумом выдохнул и шагнул вперед. Перед глазами у меня потемнело от напряжения, и я чудом не закрыла их. Смотрела на Гектора, а он — на меня. Якорь, удерживающий меня в реальности. И, может, мне не стоило ненавидеть его, все же он спасал дочь, но я ненавидела. Ненависть не даст мне расклеиться. Не даст опустить головы.
Не знаю, что случилось бы в гостиной дальше. Предположить сложно, ведь Эрик, когда злится, способен на многое. Но Гектор вдруг поднял руку и жестом заставил его остановиться. Верхняя губа ясновидца пренебрежительно дрогнула, но голос остался спокойным, когда он произнес:
— Эрик, приведи Лидию.
Эрик колебался между «отступить» и «ударить». Колебание это я чувствовала в воздухе, напитавшемся напряжением. Отступил. Опустил голову и кивнул.
— Хорошо.
Кожу опалило его взглядом, тут же бросило в жар, и я слышала собственное дыхание, со свистом вырывающееся из горла. Ника медленно спустилась по лестнице, они переглянулись, и Эрик направился наверх. Ясновидица, как и Андрей, выглядела спокойной. На слегка бледном
Гектор обернулся, гневно посмотрел на нее, но она выдержала. Спустилась и встала рядом с Андреем. На меня не смотрела, подбородок держала высоко поднятым. Глеб гордился бы.
— Ты прекрасно знаешь, кто выпил Лидию, — прошипел Гектор, уже не скрывая злости. — И я знаю. К чему это представление?
— Даже ты можешь ошибаться, — спокойно ответила она.
— Но не в этом. Я искал его много лет. Лидия узнала его, несмотря на… несмотря ни на что.
— Лидия потерялась, ты не можешь принимать ее слова на веру. А Эрик слишком силен, чтобы ему доверять.
— Я нашел тебя, напуганную и одичалую. Использованную охотниками. Приютил. Дал кров и покровительство. Так ты отплатишь мне?
— Я лишь хочу восстановить справедливость.
— Лидия придет, и я покажу охотнику. Покажу, что ты лжешь!
— Не покажешь, — тихо ответила Ника.
«Не сможешь», — добавила я про себя. Не до того будет. Если все получится. Если…
Она была в белом. Просторная ночнушка в пол облегала грудь и свободно струилась вниз от талии. Она липла к ногам, когда Лидия спускалась, крепко держа Эрика под руку. Бледная. Глаза блуждают, не находя ничего знакомого в этом мире. А потом ее взгляд остановился на мне, и на лице расцвела улыбка. Совершенно искренняя улыбка ребенка, увидевшего игрушку, о которой он давно мечтал. Лидия выпустила руку Эрика и, не обращая внимания на возмущенный взгляд отца, подошла ко мне. От нее пахло ландышами. Каштановые волосы курчавились на концах, а на запястьях розовели шрамы от порезов. Она проследила за моим взглядом и пояснила беззаботно:
— Пыталась их вырезать.
— Кого? — спросила я хрипло, сглатывая горечь и часто моргая, чтобы не расплакаться.
— Мысли. Они муравьями ползали, мешали рисовать. Плохие мысли. Смерти, много смертей… Война.
— Война давно закончилась, милая. — Поддавшись необъяснимому порыву, я взяла ее за руку, сжала измазанные краской пальцы.
— Нет, светлячок, — покачала она головой. Между бровями пролегла морщинка скорби. — Она еще не началась. Дышит, сопит мне в спину. Холодно… Они говорят со мной, шепчут постоянно.
— Они?
— Мертвые… Те, кто погибнет на войне.
— Я выпил ее! — резко сказал Эрик Андрею, шагая к нам. На охотника он смотрел с ненавистью, граничащей с безумием. — Это легко доказать.
— Ты пришла меня вывести? — спросила Лидия, которую, похоже, ничуть не тронула злость Эрика. — Я видела тебя во сне…
— Пришла, — кивнула я.
— Пахнешь ванилью. — Она закатила глаза, будто бы удовольствие, которое я ощущала в палатке, ночью, когда Влад делился со мной, передалось и ей. А затем она, не стесняясь мужчин, находившихся в гостиной, среди которых был и тот охотник, Игорь — он незаметно стоял у самой лестницы и смотрел на нас во все глаза — не стесняясь нас с Никой, задрала рубашку, обнажая белый, покрытый лиловыми шрамами живот. Я непроизвольно вздохнула, а она ласково сказала, будто пыталась меня успокоить: — Я должна была попробовать вырезать и ее. Она болит… Так больно, что даже мысли не ползают…