Я хочу быть тобой
Шрифт:
— Спасибо. Но я еще вчера сказала, что буду весь день в больнице. Я вообще могла сегодня не появиться, или у нас с мужем могли быть свои дела. Так что сюрпризы сюрпризами, но надо думать прежде, чем такое устраивать.
— Прости, — смиренно опускает взгляд, — мне казалось, будет весело.
Я строго качаю головой:
— Ничего веселого. Так делать нельзя. И уж тем более нельзя без спроса мерить чужие вещи. Ты не в детском саду, где все игрушки общие. Должна понимать.
— Понимаю, — шмыгает носом, — я сглупила. Надо было позвонить и узнать точное время, когда ты появишься
По красным от стыда щекам катятся слезы.
Будь я в другом настроении, я бы непременно пожалела бестолковую Зайку, которая хотела сделать приятное, а в итоге получила нагоняй. Возможно, просто бы погрозила пальчиком, не заостряя внимания на этом инциденте, но сегодня с жалостью плохо.
— Больше так никогда не делай. Договорились?
Она тихо всхлипывает и кивает, не поднимая на меня взгляд.
— Переодевайся. Жду тебя внизу.
Она спускается ровно через минуту. В своих драных джинсиках и маечке:
— Я повесила платье обратно.
— Хорошо.
На самом деле ничего хорошего. Я собираюсь сдать его в химчистку. Потому что оно грязное. Не снаружи. Внутри. И это гораздо хуже.
Снова передергивает.
Меня зацепила эта тема, мне неприятно, но это всего лишь платье, и я больше не заостряю на этом внимание.
— Давай пить чай.
— Я тебе помогу.
Зайка всеми силами старается загладить свою вину. Прыгает вокруг меня, как собачонка, сама ставит кружки, сама убирает. Даже крошки со стола стирает после того, как чаепитие заканчивается. И смотрит так преданно, взглядом вымаливая прощение, что сердце у меня все-таки тает.
— Ты больше не сердишься? — в голосе племяхи отчаянная надежда.
— Нет. Но больше так не делай.
— Никогда, — бросается мне на шею и крепко обнимает, — я все поняла. Никаких сюрпризов.
— Ну и славно, — обнимаю ее в ответ, — Вадим скоро придет. Дождешься?
— Не-е-е, — тянет она, — не хочу вам мешать. Пойду.
Мне действительно устала и хочу отдохнуть, поэтому не отговариваю ее и не прошу задержаться. Вместо это провожаю в прихожую, наблюдаю, как она завязывает шнурки на кроссовках, как поправляет волосы и крутится перед зеркалом в полный рост.
Эта картинка бьет по нервам.
— Зай, — сдержано улыбаюсь, — оставь, пожалуйста, ключи. Мне кажется, они тебе больше не нужны.
Секундная заминка.
— Да-да, конечно, — она лезет в сумочку. Тонкие пальчики трясутся. Нащупав связку, достает и протягивает мне, — вот.
Снова беспомощность в кукольных, по-детски распахнутых глазах. Мне на миг становится неудобно, но я вспоминаю ее в моем платье, посреди моей гардеробной, в моем доме, без моего ведома и присутствия, и все неудобство мигом отпадает. Мне таких «сюрпризов» больше и даром не надо.
Я забираю ключи и, чтобы как-то смягчить этот момент, произношу:
— Наши двери всегда для тебя открыты, Зай. Ты же знаешь. Звони в любой момент.
— Спасибо, Мил. Ну я пошла?
— Иди.
Она старательно скрывает свои эмоции, но я чувствую ее обиду.
А еще облегчение, когда она, наконец, уходит.
Сквозь опущенные шторы наблюдаю за тем, как племянница, понуро опустив голову, пересекает двор и выходит за ворота.
В груди как-то неспокойно, давит. Я пытаюсь убедить себя в том, что ничего страшного не произошло, просто молоденькая девочка не устояла перед красивым платьем… Но я ведь совсем недавно была в ее возрасте, и мне даже в голову бы не пришло без спроса влезть в чужой шкаф и напялить на себя чужую вещь без разрешения хозяина.
Что это? Дикая наглость? Или простота, та самая, которая хуже воровства? Или может это я так себя вела, что ей показалось, будто все можно?
Не знаю. И мне, если честно, не очень приятно об этом думать.
Я поднимаюсь наверх и нахожу среди вещей розовое платье. Внезапно оно растеряло все свое волшебство и выглядит простой, уже изрядно поношенной тряпкой. В межреберье колет разочарованием.
— Зайка, блин…
Закидываю его в стиральную машинку, запускаю самый долгий цикл, а надежде что это смоет ощущение испорченности, а сама возвращаюсь в гардеробную и навожу там порядок. У меня паранойя, мне кажется, что все не на своих местах.
Этими разборками я занимаюсь вплоть до приезда мужа домой. Пока он заводит машину в гараж, я поспешно вешаю последние вещи на плечики и спускаюсь вниз одновременно с тем, как открывается входная дверь.
— Привет! — тянусь за поцелуем и, закопавшись в любимые объятия, блаженно выдыхаю, — я скучала.
— Я тоже.
Вадим раздевается, моет руки и проходит на кухню:
— О, тортик! По какому поводу?
— Зайка принесла.
Он давится, я тут же начинаю стучать ладонью по его спине:
— Ты чего?
— Слюной подавился, — сипло выдает он, так до конца и не прокашлявшись, — очень уж вкусно выглядит. Так бы весь целиком и проглотил.
— Сначала нормально ужинать, потом сладкое, — грожу ему пальцем. Потом ныряю в холодильник, достаю сковороду и ставлю ее на плиту.
Вадим тем временем усаживается за стол и проявляет неожиданное любопытство:
— Зачем она приходила?
— Просто так. Соскучилась.
— О чем разговаривали?
— Да ни о чем. Чайку попили, по кусочку тортика съели, поболтали и все. Я предложила ей остаться на ужин, но она сбежала.
Я не знаю, стоит ли рассказывать о сегодняшнем происшествии. Мы с Зайкой вроде все выяснили, и я не уверена, что надо втягивать Вадима в эти девчачьи разборки. В конце концов она мое платье испоганила, а не его. Поэтому решаю смолчать. Тем более у нас есть более важные темы для разговора, например — моя беременность.
Я рассказываю о том, как сходила к врачу, как она меня ругала за излишнюю активность и обещала упечь на стационар, если не прекращу носиться, как бешенная коза.
Муж слушает. Молчит, а я говорю-говорю-говорю и в какой-то момент понимаю, что он не здесь и не со мной. Снова подмечаю тревожные детали, которые в последнее время появляются все чаще и чаще. Он будто уходит в себя, взгляд становится стеклянным. Губы превращаются в плотную линию, на скулах играют желваки, и кулаки сжимаются так, что белеют костяшки. В другой ситуации я бы подумала, что он злится. Но сейчас-то не из-за чего. Не понимаю.