Я и Костя, мой старший брат
Шрифт:
Я снова стала бродить по квартире, не находя себе места. В передней стояли мамины туфли. В ванне на пластмассовых проволочках сушилось белье, которое мама стирала накануне. В спальне на столике лежал корешком вверх раскрытый журнал «Иностранная литература» с романом «Аэропорт», который мама читала с большим увлечением.
Будет ли она когда-нибудь лежать в постели с книгой в руках, уютно устроившись на подушках, наклонив абажур настольной лампочки так, чтобы свет не резал ей глаза? Или ей уже никогда не придется
Повернулся ключ в замочной скважине. Костя пришел.
— Ну как ты тут? — спросил он.
— Ничего. А почему ты так долго? В больницу ездил?
— Ага!
— Ну как? — встрепенулась я.
— Все так же. Спит.
Я почувствовала, что он знает больше, чем говорит. И знает что-то недоброе, но не хочет меня еще больше расстраивать.
— Костя, ты ее видел?
— Нет… Завтра ее профессор будет смотреть. Я разговаривал опять с тем же врачом. Он говорит, что один глаз задет значительно слабее. По-моему, ему можно верить.
— И по-моему.
— Ложись спать! — сказал Костя.
— А ты?
— Як уроку буду готовиться. У меня завтра в полдевятого урок. А сразу после урока поеду.
— И я с тобой!
— Ты иди в школу.
— Как я могу учиться? Я не пойду завтра в школу. Я уже со Светкой договорилась, она объяснит.
— Можешь, конечно, не ходить, — сказал Костя, — Но мне кажется, лучше, если ты пойдешь. Ведь она волнуется, как мы тут. Если она узнает, что у нас все нормально, ей будет легче.
И я тут же решила, что пойду завтра в школу. И возьмусь за учебу как следует, исправлю отметки, чтобы хоть этим доставить маме радость.
Я разделась и легла. Обычно мама приходила ко мне перед сном, и мы с ней минут десять о чем-нибудь разговаривали. Это у нас так и называлось: «десять минут перед сном».
Костя, наверно, знал об этом, потому что пришел ко мне и сел на мою постель.
— Котенка накормила? — спросил он.
— Накормила.
— Люблю животных, — сказал он, — Я даже одно время хотел перейти на биофак. А потом раздумал.
— Почему?
— Там опыты ставят на кроликах, а я бы не смог. Вообще я рад, что учусь на филологическом. Лотом у нас будет фольклорная практика. Мы поедем в Архангельскую область.
— И Светлана поедет?
— Возможно. Должен тебе сказать, ты не права в отношении Светланы.
— А я ничего и не говорю.
— Нет, ты как-то враждебно к ней относишься. А она очень незаурядная, вот ты сама увидишь, когда узнаешь ее поближе.
— А зачем мне узнавать ее поближе? Ведь она твоя знакомая, а не моя.
— Ну ладно, спи! — сказал Костя. — Я пошел заниматься.
Он потушил свет и ушел в свою комнату, а я попыталась заснуть, но не могла. Болело горло. Я старалась убедить себя, что мне это только кажется, — не хватало мне еще только заболеть. Но горло болело, и когда я глотала, боль отдавала в ухо. Я никак не могла согреться под ватным одеялом, крутилась с боку на бок. Наконец укрылась с головой и свернулась калачиком. Хоть бы кто-нибудь из близких был сейчас с нами. Но у нас почти не было родственников — только папин брат, который жил в городе Махачкале. У мамы, правда, была закадычная подруга тетя Лена, но она недавно получила квартиру в Бескудникове, и у нее еще нет телефона. Что теперь делает папа? Получил ли он нашу телеграмму? Или, ни о чем не подозревая, снимает своих котиков и вовсе не думает о нас?
Кажется, я заснула, но проспала совсем недолго. Меня разбудила боль в ухе. Я зажимала его рукой, накрывала подушкой, но ничего не помогало. Как будто кто-то изнутри колол мне ухо тупой иголкой. Я корчилась от боли и наконец не выдержала. Позвала Костю. Он, как видно, еще не ложился — ведь у него завтра урок, а Костя не мог идти не подготовившись. Это я всегда надеялась на авось. У Кости был совсем другой характер.
— Ты что? — спросил он.
— Ухо болит, — еле смогла произнести я. Говорить и то было больно.
Костя обмотал мою голову мохеровым платком и смерил мне температуру.
— Тридцать девять и шесть, — сказал он озабоченно и добавил: — Ты только не психуй. Я сейчас посмотрю у мамы. Там, кажется, где-то лекарства.
Он долго шарил в маминой комнате и наконец вернулся с коробкой из-под печенья, в которой мама хранила лекарства.
— Только я ни черта в них не понимаю, — признался он. — Ты не помнишь, что дают при высокой температуре?
— Не помню, дай хоть какое-нибудь, может, как раз то.
— Какое-нибудь нельзя. — Он стал перебирать лекарства. — «Раунатин». Не то. «Папаверин». Тоже не то. Нужен аспирин, а его как раз нет. А! Вот! Анальгин. Это обязательно прими, ухо перестанет болеть. Что бы тебе такое дать, чтобы сбить температуру? Стой, я сейчас Женьке позвоню.
— А который час?
Костя взглянул на часы.
— Половина третьего. Да, дьявол!.. Неудобно. А впрочем, почему неудобно? Друг он мне или не друг?
Он положил коробку на стол и ушел на кухню, где телефон.
Наверно, долго никто не отвечал, да это и понятно. Но потом все-таки взяли трубку.
— Извините, пожалуйста, — услышала я Костин голос. — Можно Женю? Это Костя. Да, случилось. Ладно, я подожду… Женька, это я. Тут такое дело… Ирка заболела… Мама в больнице. Ты в лекарствах соображаешь что-нибудь? Надо температуру сбить. Тридцать девять и шесть. Да?.. Ладно, жду. Спасибо… Он сейчас приедет и сестру с собой захватит, — сообщил Костя, вернувшись ко мне. — Она же у него на медицинском, я и забыл.