Шрифт:
«Если вашего Славу любить…»
– Всю жизнь страдаю комплексом неполноценности. Я родился в год, когда покончил с собой Эрнест Хемингуэй.
– При чем здесь?
Я вздохнул:
– Неравноценная замена!..
Моя начальная цена – 10 рублей. Столько запросила акушерка.
Родился в неблагополучной
Мне пять лет. Мама:
– Слава, сам дорогу не переходи! Ты еще маленький.
Так я стал переводить через дорогу старушек…
Когда родители впервые в жизни решили оставить меня дома одного, я растерялся:
– А кого мне слушаться?
– Себя.
С тех пор не знаю: я себя слушаюсь? Не слушаюсь?..
Первый день я в детском садике. Мама приходит меня забирать. А я ребенок «оторви и выбрось».
Мама, с опаской:
– Ну и как там мой Слава?
Воспитатель:
– Если вашего Славу любить, то хороший…
Не разжалобить, не выдавить слезу, а просто факт: в первом классе – я самый чахлый, самый маленький из класса. Помню, на перемене какой-то старшеклассник (о, сколько было этих старшеклас-сников!), воровато озираясь, затолкал меня в безлюдный школьный угол:
– А ну-ка, деньги!
Вру отчаянно, что:
– Нету, нету денег!
Но, кажется, его не проведешь, он старшеклас-сник:
– А ну, попрыгай!
Если мелочь есть – то зазвенит, оно понятно.
Я попрыгал – нет, не зазвенело! Он разочарованно:
– Проваливай!
А я и рад, что все так разрешилось.
Теперь вопрос. У меня монетки были? Разумеется! На коврижку там, на «язычок». Просто каждую копеечку я заворачивал в отдельную бумажку. И у меня ничего там не звенело, нич-че-го!..
Так мало-помалу становился я советским человеком.
В школе за отличное поведение мне всегда набавляли один балл: по русскому, по геометрии, по химии… Так практически по всем предметам я имел твердую «тройку». И нашим двоечникам меня ставили в пример…
Когда маленьким приехал я в Москву, разумеется, с родителями, мы остановились у тети Симы на проспекте Мира. Помню, за обедом я сказал: «Вот завидую я тетечке!» Тетя Сима тут же: «Почему?» – «А ты живешь в Москве, – тетя закивала, мол, живу, и я продолжил: – И можешь ходить в Мавзолей, как к себе домой». Тетя: «Это кто тебе сказал?!» – «Я уже большой, я сам додумался!»
Честно говоря, уже не помню: а были груши при социализме?
Мама:
– Да ты что, конечно, были! Вспомни, в третьем классе! Мы в гостях у тети Раи, ну?!
Но, если честно, я не помнил груш…
Когда я был маленький, папа подбрасывал меня в воздух. Но однажды меня папа не поймал. Так я научился летать.
Папаша учил меня на своих ошибках. Достойный ученик, уже вскоре ошибался я не хуже…
В детстве я страшно боялся собак. Однажды – кажется, во втором классе, – дедушка вел меня из школы домой. За нами увязалась дворняжка. Нервы сдали. Я вырвался из дедушкиной руки и побежал. За мной собака. А за нами – дедушка…
Когда дедушка меня догнал, мне уже исполнилось пятнадцать…
За десять лет учебы в школе нам выдавали всем характеристику. Я свою открыл – не оторваться! Среди прочих доблестей и черт наша Мила указала и такие: «хитроушлый», «никому никчемный», а также: «узкоспецифический». Но главным было все-таки другое: «склонен к маразму в старости», каково?!
Всю жизнь я с этой Милой не здоровался, видел – и демонстративно отворачивался… А теперь – оно же совпадает: склонен, склонен я к маразму на закате! Вот только как она смогла его предвидеть?!
Я теперь ей: «Здрасьте, Мила Павловна!»
Да жаль, она меня уже не узнаёт…
«Kinder-210»
Детское воспоминание недетской сложности…
Это сейчас все магазины, и не только, в Донецке поменяли ориентацию. Так, в туалете № 3 – элитный бар «Нектар», а в детской комнате милиции – магазин «Интим», для повзрослевших. Вместо сквериков и парков – парковки и торгово-развлекательные центры. А где стояло «Похоронное бюро» – еще один «Секс-шоп». Плюс публичные дома, не без того. И это, «казино на казине»…
Да чего там, хорошеет наш Донецк!
А еще у нас была «Живая рыба». Но живой там, если честно, и не пахло. Пахло чем. Если даже и в святая их святых, в их рыбный день, по четвергам… Гвоздь программы… Хек глубокой заморозки? Не смешите! Салат пикантный из морской капусты! И из рыбы – больше ничего!
Вот такой был магазин «Живая рыба». На Первой линии, в конце семидесятых. Мы же проживали на Двенадцатой.
А, еще забыл упомянуть: где когда-то отпускали молоко, – там «Мормышка», сауна для взрослых.
И вот однажды… Я тогда был школьник, а официально – ученик начальных классов, в дом вбежала бабка. Моя, моя родная. Но поначалу… Я с трудом ее узнал, она такая. Вся взъерошенная.
– Слава, там такое! Может, слухи? Нет, это правда, люди говорят…
На всякий случай я заплакал:
– Что, война?
– Ты сам война! – она умела успокаивать. И опять: – Скорей, пока не поздно! – она как будто малость не в себе. – Когда такое было? Никогда!
А я ж нетерпеливый: