Я и ты
Шрифт:
И, конечно, еще одно послевоенное явление – вьющиеся змеей несколько колец очереди за мукой. Ее давали два раза, а то и три – на Новый год выбрасывали. Строго по паре пакетов в руки. На руке чернильным карандашом выведен номер, чаще всего далекий трехзначный, а то и вовсе четырехзначный, ибо получить в две цифири – значит, не спать, с ночи записаться. Драки, ругань, мат-перемат. Спираль очереди раскручивалась медленно. Нас детский азарт захватывал, метались из магазина в магазин, от «Белова» к «Стеклянному», что на углу Старосадского, или к проходным, тянувшимся от Петроверигского переулка до Большого Спасоглинищевского. Подключали фантазию, искали лазейку, где легче протыриться. Тоже спорт, скажу вам. Главное – не попадаться на глаза и под горячую руку Митрофанычу, по прозвищу Заряжающий. Крутого нрава был мужик, никому спуску не давал, когда уж очень просили, рассказывал, как со своей пушкой Вислу
Но все это, повторяю, в несколько расплывчатых воспоминаниях. Но вот что отчетливо помнится по сей день, так это футбол во дворе с утра до самого темна с неохотным перерывом на школу и уроки, игры на деньги «пристенок» и «расшибец», где набивалась рука и вырабатывался глазомер. Шиком считалось с определенного расстояния попасть монетой или битой (у каждого были свои) в очерченный на земле небольшой квадрат и снять весь кон – горсть мелочи. И, конечно, «отмеры» – без одного, с одним, двумя. Горючая и довольно болезненно ощутимая смесь гимнастики и легкой атлетики, точнее прыжков через «коня» (им был водящий) и бега. О, как ценились спринтерские задатки и сильный толчок. Нужно было так разогнаться, мощно оттолкнуться от линии (никакого бруска не существовало) и взмыть высоко, чтобы, перелетая через «коня», не оседлать его. Сел верхом – штраф, занимаешь его место. Постепенно водящего (можете представить, как отбивали ему спину, поясницу и бока, если играющих был десяток) все дальше отодвигали от черты, и перепрыгивать разрешалось с одним шагом, двумя, а то и тремя. Это уже высший пилотаж, до финиша добирались немногие. В общем, что-то вроде дворового тройного прыжка, и свои Тер-Ованесяны, Санеевы и Бобы Бимоны были и тогда.
А зимой столь же опасной, как сейчас понимаю, однако не менее любимой была другая забава: плотно примотав к валенкам «снегурки» или «английский спорт», натянув палками веревку, чтобы не соскользнула, с верхнего обреза улицы, прямо напротив «Белова магазина» (там сейчас «Макдоналдс»), скатиться в самый низ. Только на субботу, когда толпа осаждала главную московскую синагогу, перекрывая Спасоглинищевский переулок (тогда улицу Архипова), был запрет.
Верхом форса считалось уцепиться крюком за борт ГАЗ-51 – если выпадет такое счастье. Дух захватывало, ветер всей упругой мощью хлестал по лицу. Остановиться просто так было невозможно: либо падаешь, что чревато последствиями, либо уж лети до конца. До известной «молочной» в доме 2/1 по Солянке. Не знающим тот московский район поведаю: это был настоящий, почти километровый скоростной спуск по ледяному желобу или уплотненному снежному насту. Другого такого естественного склона в центре Москвы нет, и я, перебросив мостик в день сегодняшний, так и вижу здесь соревнования по натурбану, могулу, сноуборду, да еще в вечерних огнях…
Но, странное дело, решиться сигануть не казалось тогда безумством. Кураж, бравада, выпендреж перед девочками, конечно, присутствовали, но вместе с ними – взятые из дворовых спортивных площадок ловкость, координация, сила, характер. Кстати, «английский спорт» и «снегурочки» считались в ту пору шиком. Ибо «гаги», «ножи» или «норвежки» (кто сейчас помнит о таких названиях!), а уж тем более хоккейные коньки купить в те годы было практически невозможно. Помню, мама все-таки достала мне «гаги», уже приклепанные к ботинкам. Я успел пофорсить на них по узким аллеям Парка имени Горького и широченной набережной Москвы-реки до Нескучного сада, пока однажды черт меня не дернул пойти на другой каток, поближе к дому. Уж не помню причину, наверное, надоело торчать в длиннющей очереди. Она перешейком переваливалась едва ли не через весь Крымский мост и ближе к кассам сбивалась настолько плотно, что, не опасаясь упасть, можно было пробираться к заветному окошку буквально по головам.
Итак, вместо ЦПКиО имени пролетарского писателя я отправился на Чистые пруды. О, вспомнил: все, конечно, из-за «Тарзана» случилось, который шел в «Колизее», и мы всем двором собирались на него после катка. Так вот, стоило на секунду в раздевалке зазеваться, заговорить со знакомыми девчонками, как коньки благополучно исчезли. Вот только что на скамейке лежали, спиной их ощущал – и бац, сперли. Кого-кого, а уж мелких воришек хватало с избытком.
Все меня утешали, как могли, особенно ребята с Кировской (сейчас – Мясницкой), из дома, что напротив Главпочтамта. Они знали кого-то из продавцов, то ли в ЦУМе, то ли в магазине «Динамо», и обещали через него приобрести новые. Среди них особенно выделялся один щуплый шустрый паренек. В любой мороз он катался без перчаток, в легкой курточке – и катался блестяще. Такие виражи на скорости закладывал! Вправо, влево, легко ехал спиной вперед (кстати, проблема даже для иных нынешних хоккеистов). Переполненный каток как завороженный наблюдал за ним и откровенно завидовал. Спустя годы еще большее восхищение будут вызывать его финты и голы. Звали парня Игорь Численко. Какой это был великий мастер футбола и русского хоккея, вряд ли надо напоминать. Чего стоят два его гола-близнеца, забитые сборной Англии на «Уэмбли»!
А летом, в каникулы, если надоел свой двор и не хотелось тащиться в городской пионерлагерь в «Саду Милютина» на Покровке, я исчезал с Маросейки и перемещался к родственникам в район Библиотеки имени Ленина. Там меня поджидали ровесники из 57-й школы, что на нынешней Малой Знаменке. Она долго славилась едва ли не лучшим в столице преподавателем физкультуры Джеймсом Владимировичем Ахмеди и его спортивными учениками, среди которых одним из самых любимых был мастер спорта по акробатике Сергей Шакуров. Да-да, всем известный актер. Однажды слышал его по радио. Как же сочно он рассказывал, возвращаясь к тем прекрасным дням юности. Будто все вчера было.
Дружной гурьбой мы отправлялись по Каменному мосту к печальной памяти «Дому на набережной» заниматься, как бы сейчас выразились, экстремальными видами спорта, а именно – несмотря на запреты и грозные предупреждения, нырять в прохладную воду Москвы-реки. Жарко, очень хотелось купаться – не ехать же из центра к черту на кулички, в Щукино или Коптево. Правда, далеко не заплывали, жались к берегу, все-таки боялись. И, тем не менее, какими только словами нас не ругали с барж или несуразных трамвайчиков. С особым нетерпением дожидались одного, где практиковалась Галка Горохова. Она училась в речном техникуме на штурмана. Договорились, что Галка помашет нам рукой, когда будет проходить мимо. Думаю, сегодня ее имя большинству почитателей спорта хорошо знакомо: Галина Евгеньевна – трехкратная олимпийская чемпионка по фехтованию, председатель Союза спортсменов России. А еще – кандидат исторических наук.
И вот однажды среди этих барж, трамвайчиков и иных «посудин» мы увидели чудо – лавирующую юркую длиннющую лодку. Она, будто подводный корабль, вынырнула внезапно из-за мыса, что иглой врезается в реку прямо напротив Французской военной миссии на Кропоткинской набережной. Восемь ребят работали веслами абсолютно в унисон, заставляя лодку мчаться, словно линкор. Это потом я услышал переиначенные кем-то слова народной песни: «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные, Сиротинского челны…» Наверное, в рифму легли бы и многие другие фамилии столь же великолепных впоследствии гребцов, как Евгений Сиротинский. Из серебряного (Хельсинки-1952) олимпийского экипажа восьмерки «Крыльев Советов».
Так мы впервые познакомились с академической греблей и со знаменитой «Стрелкой». Словно прилетевшие с юга скворцы, гребцы на крыльях, то есть веслах, приносили весну, петляя в мартовскую прохладу меж расколовшихся льдин. Несколько раз в году вся пестрая флотилия, словно цыганский табор, пригибая голову под Крымским мостом, кочевала в сторону гранитных трибун ЦПКиО имени Горького. А за ней, облепив все набережные, тянулась толпа любопытных, жаждущих увидеть традиционную «Вечеркину» гонку, чемпионат страны или что-то еще. Купальни, прижавшиеся к обоим берегам, по этому случаю не закрывали, только меры безопасности усиливали. Так что самые рьяные болельщики наблюдали за соревнованиями прямо из воды. Не верите, что тогда можно было спокойно, в свое удовольствие поплескаться? Напрасно. Еще как! И «лицами негритянской национальности» никто на сушу не выползал – с мазутом, другой теперешней грязью ощущался перебой…
Историю, как известно, пишет время. Оно же определяет ритм и образ нашей жизни, правила игры. Понятно, что многого тогда нам не дано было знать, и спустя годы заслуженный тренер страны Виктор Алешин, наставник многих чемпионских экипажей, дополнил недостающие впечатления. Он же отсюда, со «Стрелки».
– Мы с братом жили рядышком, на Берсеневской набережной, и пацанами вместе с азами гребного искусства усвоили все местные традиции. А они были просто замечательные! Едва ли не каждые выходные, а уж на любые праздники – точно, если позволяла погода, устраивались гонки. Перед стартом обязательно парад с духовым оркестром, своим, фабричным, «Красного Октября»: Борис играл на альте, я – на кларнете. А потом садились в лодку, экипажи, взрослые, дети, подростки, а то и вперемешку, – и только ветер свистел в проводах, как поется в песне. Большинство мальчишек, девчонок, которые кучковались вокруг «Стрелки», были свои, с замоскворецких дворов, с Полянки, Ордынки, Якиманки. А вот Славка Иванов с Калужской заставы топал, вместе с матерью ни свет, ни заря появлялся. Варвара – на фабрику, Вячеслав до школы – на тренировку. В общем, своя компания, росли мы в каком-то своем привычном микроклимате.