Я – инквизитор
Шрифт:
— Не понравилось? — с некоторым удивлением спросила у отца Егория старушка билетерша.
— Наоборот, понравилось, — ответил тот и вышел на улицу.
Андрей был рад, что ему не придется разбираться с Гаваа Бордо (свою часть дела он понимал именно как физическое воздействие на уличенного в служении Злу), но слегка огорчен тем, что они ушли. Ласковин с удовольствием досмотрел бы «шоу» до конца.
Спустя час они были уже дома, поужинали и занялись кто чем: отец Егорий читал, Андрей смотрел телевизор, «Времечко», а Степаныч, развалясь в кресле, кушал ложкой ананас и проглядывал «Коммерсантъ-Daily».
Снаружи раздался басовитый лай: спустили на ночь собак.
— Вот, — вдруг произнес Ласковин. — Посмотрите, отец Егорий! Натуральный бес!
Игорь Саввич оторвался от книги, посмотрел.
— А… — произнес Григорий Степанович, тоже поглядев на экран. — Шут… индийский!
— Почему индийский? — удивился Ласковин.
— Так, к слову пришлось, — ответил Смушко.
— Верно, — пробасил отец Егорий. — Бес! Но в Москву мы не поедем, давай пока здесь трудиться!
— Высоко забрался, подлец, — произнес, вдруг заинтересовавшись, Смушко.
— Поэтому и забрался, — проворчал Игорь Саввич.
— Так, по-твоему, батюшка, кто быстро
— По плодам узнаются праведные и грешные.
И лжепророки, и святые — тоже узнаются по плодам, что приносят дела их.
— Однако у картошки и у хурмы вкус разный, — напомнил Смушко.
— Зато Божьи заповеди — одни на всех! — сердито сказал отец Егорий. — Тебе бы стыдно, староста, такое говорить!
— Согрешил, — согласился Степаныч и посмаковал ананас. — Не согрешишь — не покаешься. Батюшка, нам тут в ящик одну газетенку подкинули, «Бурдель» называется. Любопытная по-своему газетенка. Взгляни, может, что заинтересует. Она там, в прихожей, на тумбе лежит.
Игорь Саввич внимательно посмотрел на своего старосту. Нет, тот не шутил. А если Смушко не шутит, к его словам следует прислушаться.
— Я принесу, — сказал Андрей.
Едва взглянув на обложку, он сообразил, почему Степаныч предложил ее отцу Егорию.
Формально считалось, что Смушко ничего не знает о тайной миссии Потмакова. Но по-настоящему скрыть что-либо от этого очень неглупого и весьма проницательного человека было невозможно. По негласной договоренности и Смушко, и отец Егорий делали вид, что староста ничего не знает. Игорь Саввич не хотел втягивать Степаныча в эти неприятные дела, а Смушко считал, что, если понадобится, духовный его все расскажет сам.
Поперек первой страницы «Бурделя» большими красными буквами было напечатано:
«Они счастливы, отдавая мне свою кровь!»
Интервью с настоящим вампиром
Некий мефистофельского вида господин, впившийся в горло весело смеющейся голой девки, иллюстрировал заголовок. Девка была пухлая и ярко накрашенная (фотография), а вампир — нарисованный, цвета запыленного снега.
Ласковин усмехнулся. У него был знакомый журналист, который хвастал, что за день может написать три таких «интервью». И все три будут напечатаны, прочитаны и восприняты большинством как истинная правда. Большинством, читающим газеты «Колючая проволока», «Трое», «Фильмоскоп» и тому подобные. «Бурдель» можно было смело отнести к той же кодле.
Отдав газетку отцу Егорию, Ласковин вновь обратился к телевизору.
Спустя минут двадцать Игорь Саввич бросил «Бурдель» ему на колени.
— Прочти, — сказал он.
Ласковин удивленно посмотрел на отца Егория. Ему казалось, что тот способен отличить «клюкву» от «яблока».
— Прочти, прочти! — совершенно серьезно повторил Игорь Саввич. И Андрей решил, что ознакомиться с двумя страничками газетного текста — труд небольшой. Тем более что «Красную жару», которая шла по телевизору, он смотрел уже раза три.
«ОНИ СЧАСТЛИВЫ, ОТДАВАЯ МНЕ СВОЮ КРОВЬ!» — занимало целый разворот. Здесь, кроме текста, были три фотографии. На каждой присутствовал снятый со спины человек с длинными волосами, некрепкого сложения. Интерьером служила обстановка обычной, хотя и не бедной квартиры. На одной из фотографий субъект был изображен в полный рост (со спины, разумеется) на фоне ночного окна. На двух других присутствовали дополнительные персонажи: упитанный мужчина с круглыми щеками и диктофоном в руке и обнаженная девушка, довольно симпатичная, с действительно счастливым лицом. Длинноволосый субъект приник к ее горлу, но пил ли он кровь или же просто щекотал ее усами (если таковые у него имелись), определить было невозможно.
Статье предшествовал следующий эпиграф.
«Тот, кого вы видите на фотографиях, имеет все основания остаться неизвестным. Однако нам удалось получить это интервью в обмен на услугу, о которой мы умолчим из этических соображений. Господин В., будем называть его так, — мужчина необычной внешности. Выглядит он не старше тридцати лет, хотя по паспорту, подлинность которого мы проверили, ему восемьдесят шесть. У него подвижное лицо с гладкой золотисто-коричневой кожей. Но это не загар, это грим. Господин В. — очень эрудированный человек и может быть совершенно обворожительным. Но может быть и очень неприятным, если пожелает. Живет он в двухкомнатной квартире в центре Петербурга. Один».
Далее следовал сам текст интервью.
«— Господин В.! Вы утверждаете, что являетесь вампиром. Вы даже представили нам определенные доказательства. Правда ли, что вы бессмертны?
— Этого я не могу сказать. Тело мое не изменялось с тех пор, как я был посвящен. И я ни разу не болел теми болезнями, которыми болеете вы, обыкновенные люди.
— Вы сказали «обыкновенные люди»? Значит ли это, что вы не считаете себя человеком, таким же, как мы?
— Чушь говорите! Я считаю себя человеком, но уж, конечно, не таким, как вы! Индейка — птица, но никто не сравнивает ее с соколом!
— Когда вы стали вампиром? Когда начали пить кровь?
— Художником не становятся, обмакнув кисть в краску!
— Но вы наверняка помните день, когда попробовали кровь впервые?
— Разумеется, помню! Ночь с шестого на седьмое февраля 1939 года. В одной из ленинградских больниц, я работал там врачом-ординатором.
— В какой именно?
— Той, что у Исаакиевской площади. Не знаю, как она теперь называется.
— Кто ваша жертва?
— Не жертва! Это ложное слово. Ею была моя жена.
— Что с ней стало?
— Она умерла.
— В ту ночь?
— Три года спустя. В Казахстане.
— А когда вы стали вампиром?
— Я был посвящен в сорок восьмом году.
— Вы можете рассказать о посвящении?
— Могу, но не буду.
— Тот, кто вас посвящал, он жив?
— Жива. Это женщина.
— То есть пол имеет значение для таких, как вы?
— Да, имеет.
— А имеет для вас значение, чью кровь вы пьете?
— А вам безразлично, кто ваша жена?
— Вероятно, поэтому я не женат. Но я имел в виду: женщины для вас предпочтительнее, чем мужчины?
— Я предпочитаю тех, кого выбираю сам. Вас бы я не выбрал.
— Не думаю, что это меня огорчает!
— Потому что вы, Арнольд, — невежда!
— Может быть. Существует мнение, что, когда вампир голоден, он набрасывается на любую жертву.
— Если вы еще раз упомянете слово «жертва», мы закончим разговор.
— Прошу прощения!
— Я не насильник. Никто из тех, с кем я соединяюсь, не принуждается к этому.
— И все они становились такими, как вы?
— Что за глупость!
— Они умирали?
— Если того требовало Искусство.
— Говорят, те, кто пьет кровь, избегают дневного света: он убивает таких, как вы. Это так?
— Вздор! Яркий свет мне неприятен, потому что я вижу в темноте намного лучше вас!
— А убить вас можно?
— Не советую пробовать!
— Чисто теоретически?
— Если мне отрубить голову (смеется), вероятно, я умру.
— Вероятно?
— У меня нет этого опыта. И не будет, потому что я умнее, быстрее и сильнее вас!»
Тут Андрей, взглянув на первую фотографию, пробормотал: «Здоров врать!» — и вернулся к чтению. Вранье враньем, а «вампир» был занятный.
«— Как вы пьете кровь?
— То есть?
— Из какого места? Из горла?
— Можно — из горла, можно — из ануса. Как подскажет Искусство… Из венос софено магна…
— Простите?
— Большая подкожная вена на ноге. Или — из половых органов.
— И вы не боитесь СПИДа?
— Не боюсь.
— А как же все-таки вы выбираете партнера?
— По запаху. (Смеется.) Выбрать — самое сложное. Это чутье. Чувство. Особый орган, если хотите. Только у Посвященных.
— Но вы говорили, что занимались этим задолго до того, как стали Посвященным? Как тогда выбирали?
— До Посвящения источник находит Наставник.
— Ну хорошо. Допустим, вы нашли кого нужно, а что потом? Как вы вступаете в контакт?
— По-разному. Это просто.
— И все-таки? Допустим, избранная вами — молодая, красивая и избалованная девушка…
— Я же сказал — это несложно! Хотя бы с помощью вот этого!
(Фотография визитной карточки, в которой сказано:
Карахарадов Анджей Вячеславович. Экспериментальное творческое объединение „Росэфир“. Режиссер-сопродюсер. Тел./факс: (812) 292–57–85.)
— Это — настоящее?
— Отчасти.
— А если она все-таки не заинтересуется?
— Исключено.
— Ладно, допустим, она приняла ваше предложение. Куда вы ее ведете?
— Сюда.
— Прямо домой? Не боитесь?
— Чего?
— Вдруг она вас выдаст, скажем, милиции?
— Тот, с кем я связан таинством, не выдаст меня никогда!
— Хорошо, хорошо, я не спорю! А как вы относитесь к сексу?
— Использую при необходимости.
— То есть вы способны к интимным отношениям?
— Я могу совокупиться с мужчиной или с женщиной.
— И как вам этот… процесс?
— Вы в детстве сосали палец?
— Говорят, что да.
— Попробуйте сейчас.
— Зачем?
— Попробуйте! Ну что, как вам этот… процесс?
— Спасибо, я понял. Скажите, не всякий, кто подходит вам в качестве партнера, может стать вампиром, так?
— Очевидно. Этого удостаиваются немногие.
— А есть способ уберечься от вашего… внимания?
— Уберечься? Зачем?
— И все-таки? Чеснок? Крест?
— Чеснок? (Смеется.) Тот, кто ходит со связкой чеснока на шее, меня вряд ли заинтересует!
— А крест?
— Верующие? Нет, это не мое. Но крест сам по себе — только крест. Предмет. Как брошь или кулон. Как вы, Арнольд, поразительно тупы! Мой, как вы выразились, партнер хочет стать моим!
И он счастлив, когда отдает мне свою кровь, зная, что она мне необходима!
— Ага! Значит, вы не можете не пить кровь?
— Могу. Но буду страдать.
— Заболеете? Ваше тело начнет разрушаться?
— Мое тело не болеет и не разрушается. Его существование поддерживают другие источники!
— Какие?
— Вам не понять.
— Я постараюсь!
— Я сказал: вам не понять!
— А отчего вы будете страдать?
— Мое предназначение. У вас еще два вопроса!
— Но…
— Два вопроса!
— Скажите, вы — единственный, если так можно выразиться, тип вампира? Или есть и другие?
— Есть другие. Последний вопрос?
— Вам хорошо быть таким, какой вы есть?
— Да! Лучшего я не мог бы и помыслить! И вы — тоже. Но вы мне не нравитесь! (Смеется.)»
— Прочел? — спросил отец Егорий, когда Ласковин отложил газету. Андрей кивнул.
— Что скажешь?
— Вранье. Но не без изящества. Бульварная утка-мандаринка.
Отец Егорий помолчал, потом изрек:
— Завтра наведаемся в этот… «Бурдель». Адрес там есть?
— Должен быть.
— Батюшка, — вмешался Степаныч. — Там еще про расчленителя есть, маньяка.
— Всему свое время, — сказал Игорь Саввич. — Андрей, выключи «ящик». И ты, Степаныч, давай подсаживайся поближе. О хорошем поговорим.
О Символе веры нашей. Ты, Андрей, его уж знаешь, верно?
— Знаю, — подтвердил Ласковин. — Каждый раз ведь на богослужении поем.
— Неплохо, — кивнул отец Егорий. — Символ сей каждый христианин и умом, и сердцем знать должен. И сердцем! — подчеркнул он. — Если говоришь «Верю!» — понимай и чувствуй каждое слово. Но помнить нужно, что Символ сей был принят лишь в 325 году от Рождества Христова на Первом Вселенском Соборе в Никее. И дополнен он был на Втором Вселенском Соборе. Первохристианам же в час Крещения довольно было сказать: верую в Иисуса Христа, как в Господа, — и его крестили во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Потому что сильна была в те времена вера, и была она выше догматов. И были те христиане духовны и едины. Но сказано Апостолом: «Мир во зле лежит», и грех пришел в мир вместе с человеком. Но пришел Господь и кровью Своей освободил нас от власти сатаны.
Однако в мире свирепствует зло, и верные Господу испытываются в сем пламени. Отступников ждет возмездие, но зло, посеянное одним, пожинается целыми народами. И ныне справедливы слова Иоанна Златоуста, что кажется порой, нет худших врагов Христа, нежели мы сами. И, может, нынешний век еще греховней и страшней, чем любой из прошлых.
Отец Егорий остановился, чтобы перевести дух, и Андрей, воспользовавшись случаем, спросил:
— И куда же мы движемся?
— Кто — мы?
— Мир.
— Движемся мы к Страшному Суду, — ответил отец Егорий.
— Тому, что Свидетели Иеговы в прошлом ноябре обещали?
Игорь Саввич скривился, как от нестерпимой горечи, и сказал сердито:
— Самому Иисусу в дни Служения его на земле тайна сия не была открыта! Кто скажет тебе, что ведом ему срок, — лжец и в руках диавола! Те самые плоды, — он повернулся к Смушко, — те самые, по которым и опознается слуга сатаны!
— Значит, — произнес Андрей, — зло все усиливается, и чем дальше, тем хуже?