Я – инопланетянин
Шрифт:
Она потерлась щекой о мое плечо.
— И все же я хотела бы выносить нашего ребенка.
— Ты сделаешь так, как решишь. Тут не Уренир — Земля.
Фэй задумчиво кивнула.
— Да, Земля, мой дорогой. Вы отличаетесь от нас, а мы — от вас.
— Не так уж сильно. Больше нервных центров, сердце с шестью камерами, есть разница в кровеносной и эндокринной системах… Но внешние различия минимальны: маленькие рты, огромные зрачки… Ты похожа на уренирскую женщину.
— Правда?
— Клянусь Вселенским Духом!
Я не лукавил — на Уренире нашлись бы девушки, похожие
— Вселенский Дух? Ты сказал, Вселенский Дух? Это ваше божество?
— Нет. Но в каком-то смысле…
— В каком? — Она отодвинулась, глядя на меня с тем блеском в глазах, с каким ребенок ждет сказочной истории. — Объясни, Цзао-ван!
— Один мудрец поведал мне, что люди уходят из жизни по-разному: кто-то — в покое, примирившись со скоротечностью бытия, кто-то — в тревоге, отчаянии или страхе. Есть такие, которые уходят с ненавистью — те, кто гибнет на полях сражений, кого казнят или лишают жизни иным путем, всегда жестоким и неправедным. Но так случается на Земле. На Уренире мы просто уходим.
— Уходите… — повторила она. — Но это всего лишь эвфемизм, заменяющий слово «смерть»… Или я что-то понимаю не так?
— Не так. Видишь ли, милая, я бессмертен… все мы бессмертны на Уренире, и это дар эволюции, который вы получите когда-нибудь. Со временем, не скоро. Вы…
Рот Фэй округлился, глаза расширились, став двумя озерами, в которых плясали яркие отблески костра. Она порывисто вздохнула, стиснула руки на коленях и, полная изумления, склонилась ко мне.
— Что… ты… сказал?..
Губы ее почти не шевелились, словно скованные холодом, и я согрел их поцелуем. Потом произнес:
— Я бессмертен, как и любой обитатель Уренира. Наша плоть пластична, мы властвуем над ней, не зная страха гибели, и мы умеем делать многое другое, что показалось бы невероятным для человека Земли. Мои способности, память и ощущение вуали, раны, которые заживают мгновенно, — все это жалкое эхо талантов, дарованных нам эволюцией. На большее я не способен в своем земном обличье, но там, на родине…
— Подожди, Цзао-ван, не торопись. — Кажется, она пришла в себя после моих откровений. Глаза ее блестели, и по всему было видно, что моя фея собирается ввязаться в спор. — Если вы живете вечно и рожаете детей, то Уренир, наверно, переполнен… Зернышку проса негде упасть, да? Или вы расселились по всей Галактике, на тысячах планет? Может быть, на миллионах?
— Нет, девочка, мы остаемся в своем мире, ибо он прекрасен, и посещаем другие миры, чтоб любоваться ими, наблюдать за их развитием, а иногда — помогать… не очень часто, так как не всякая помощь полезна. И нас не меньше, чем обитателей Земли.
— Но я не понимаю… О! — Глаза ее снова расширились. — Значит… значит, все, что написано в книгах буддистов, — истина? Вы проходите цепь перерождений, но всегда — в человеческом облике? Ваши тела умирают, души уносятся в космос, а после возвращаются в мир, вселяясь в младенцев — так, как ты вселился в земное дитя? Так, Цзао-ван?
О чем-то подобном мы говорили с Аме Палом, но я не старался его переубедить. По правде говоря, я его щадил; мне не хотелось открывать жестокие истины, разрушив тем самым его мир, такой наивный и стройный, с небесами, где обитали сказочные существа, боги, демоны, будды и души, ждущие перерождения. Но Аме Пал при всем богатстве своего ума и чувств являлся наследником прошлых знаний, в которых реальность сплавлялась с фантазией. Фэй — совсем другая: дитя третьего тысячелетия, ровесница мира, изгнавшего чудо с небес. Может быть, зря…
— Нет никакой цепи перерождений и душ, отлетающих в космос, — промолвил я. — Человек рождается, живет и умирает, и эта смерть необратима, если не извлекается мозг, чтобы внедрить его в тело клона или искусственного создания, подобного Сиаду Так происходит на Земле и на других планетах, чьи обитатели похожи или отличны от людей, чья жизнь может длиться дольше, но подчиняется все той же неизбежности, тлению — плоти и распаду разума. Так всюду, кроме Уренира, девочка, всюду в Галактике в данный момент. Что же касается нас… — Я сделал паузу, погладил ее по щеке и продолжал: — Мы существуем столько, сколько захотим, а если жизнь наскучила, преобразуемся в иное существо, более мудрое, чем человек, и более могучее. Свободное, как ветер эфира… Мы называем их Старейшими.
— Значит, уйти — это сделаться Старейшим? — прошептала Фэй.
— Старейшие — часть мировой ноосферы, и я упомянул о ней, когда поклялся Вселенским Духом. Этот Дух — ноосфера Вселенной, и наши знания о ней скудны — мы не способны воспринимать ее отчетливо. Большая часть этих знаний пришла от Старейших. Возможно, они — посредники между Вселенским Духом и существами из плоти и крови.
— Полубоги? — выдохнула Фэй.
— Можешь называть их так.
— Но чем они занимаются? Исследуют звезды, другие миры и галактики, другие цивилизации, отличные от уренирской?
— Нет, нет! У них есть проблемы посерьезней, а эти игрушки оставлены нам. Они лишь помогают, разыскивая те планеты, чья ноосфера соединилась со вселенской. Делают так, чтоб мы могли отправить туда Наблюдателей… ну, кое-что еще… Ты назвала бы их Старшими Братьями, блюстителями равновесия и порядка, но это наша, человеческая точка зрения. Видишь ли, милая, их нелегко понять. Даже наших Старейших, наших кровных родичей…
Ресницы Фэй взметнулись, как темные крылья бабочки.
— Ваших… родичей… — повторила она. — А что, есть и не ваши?
— Разумеется. Возраст Галактики — миллиарды лет, и в прошлом были расы, достигшие расцвета в неизмеримой древности и отказавшиеся от телесного обличья. Наши Старейшие — самые юные, и временами мне кажется, что там, — я показал глазами вверх, — они считаются детьми или подростками, еще не достигшими зрелости. Может быть, я ошибаюсь… почти наверняка… Мы знаем лишь то, что Старейшие с разных миров — единая галактическая раса, не отвергающая нас, не позабывшая родства, готовая прийти на помощь. Если мы попросим…