Я из тех, кто вернулся
Шрифт:
– Разве это так плохо, что я для тебя готов на все? – кротко возразил притихший капитан.
– Плохо то, что для тебя это все-таки обычный торг, Евгений, – ответила Елена, снимая с плеч медицинский халат. – Плохо то, что тебе нужна красивая кукла с витрины, а не живой человек. Другие живут простыми, понятными чувствами. Волнуются на первом свидании. Хранят тепло первого поцелуя… А ты, Кошевский, всегда только торгуешься. Ты для всего подбираешь определенную цену.
Елена подошла к окну, повернулась ко всем спиной.
– Наверное, и сейчас пришел покупать меня, а не просто вспомнить школьную юность, детские наши шалости…
– Как тебе сказать, Елена… – растерянно ответил Кошевский.
– Свататься он приехал, Елена, – сердито сказала одна из подруг. – Он уже всему полку раззвонил, что приехал, мол, школьный друг за своей первой любовью с ветвями Гименея. Пижо-он… А мы тут уши развесили…
– Но, девочки, все было так хорошо, – обескураженно приподнялся над стулом капитан.
– Какие мы тебе девочки… – напустились на него подруги.
– Мы не покупаемся…
Елена обернулась от окна, подошла к девушкам, придержала разозлившихся подруг за плечи:
– Оставьте его, девочки. Он вас не поймет. Он привык идти напролом. Вы думаете, он не знает, что я не одна? Что у меня есть Андрей? Думаете, он не знает, что я никогда и ни за что на свете не оставлю Шульгина?
Капитан вздрогнул, как от удара, и лицо у него болезненно сжалось.
– Он знает. Прекрасно знает. И все равно идет напролом. Вы не представляете, сколько зла он уже сделал нам с Андреем…
– Леночка, что ты?..
– Он знает Шульгина?
– Ой, девочки… Не может быть…
– Да, он знает Шульгина еще с суворовского училища, – кивнула Елена. – Кошевский был блестящим старшиной суворовской роты. Правофланговый суворовского училища. Прекрасный танцор и первый голос вокального ансамбля. Но только Шульгин всегда был лучше его… Хоть никогда не лез вперед…
Капитан опять вздрогнул, судорога пробежала по его побелевшим, стиснутым скулам.
– Ты опоздал, Кошевский, – Елена отвернулась от искаженного лица капитана. – Не будет никакого торга. Здесь тебе ничего не удастся купить. Не помогут ни твои звезды, ни твоя блестящая внешность, ни это шампанское, ни твои набитые чеками карманы. Ты проторговался. Уходи, Евгений. И забери все это с собой.
Кошевский с напускным спокойствием подошел к столу, взялся за горлышки блестящих бутылок.
– И все-таки позволю возразить, Елена Сергеевна, – он заносчиво дернул бровью. – Я всегда был и останусь лучшим. Вы просто не желаете этого видеть. И не хотите ни с чем считаться! И всему есть своя цена. И это ваше донкихотство когда-нибудь закончится.
Кошевский поднял шампанское и погрозил им.
– Ты протрезвеешь, Елена Сергеевна, и окажешься растрепанной дурой в каком-нибудь жалком коммунальном углу с вечной нуждой и неразрешимыми проблемами. А я предлагаю блестящее будущее и не замутненные дымом горизонты…
Кошевский высокомерно повел бровью.
– Может быть, так и случится, как ты каркаешь, – устало улыбнулась Елена, – но только я не боюсь коммунальных углов. И я не буду рыдать о генерале Кошевском, или о партийном секретаре Кошевском, или кем ты еще там собираешься стать… Потому что за твое блестящее будущее тоже нужно заплатить немалую цену…
Елена задумчиво покачала головой.
– А не помочь ли вам собраться, товарищ капитан? – раздраженно зашумели подруги.
– Забирайте, забирайте свои конфеточки, икру красную, шпротики… Хорошо, что мы не притронулись…
– Не на таких напал, цену он всему знает…
Кошевский сердито бросил в «дипломат» помятую коробку конфет, узкие баночки с икрой и шпротами, твердый сервелат в мелких опилках. Выпрямил плечи, бросил прощальный взгляд на каменно застывшую Елену.
– А это что? – остановила она его взмахом руки, показывая на блестевший в углу японский двухкассетный магнитофон «Шарп», стоивший более тысячи инвалютных чеков.
– Это был мой чистосердечный подарок, – заносчиво ответил Кошевский.
– Забирай, Евгений, – отчеканила Елена. – Брось свои старые штучки. Сколько раз ты оставлял у меня в углу дорогие вещи? Испытывал, не соблазнюсь ли? Не соблазнюсь. Ступай…
Кошевский вышел из комнаты и побрел по темноте длинного коридора, пошатываясь и хмурясь. Яркая лампочка на пороге деревянного крылечка ударила светом по глазам. Он остановился в растерянности.
– Припозднились, капитан, – раздался тусклый голос в стороне от крыльца, и Кошевский разглядел сидящего на скамье невысокого прапорщика, заведовавшего в полку продовольственным складом. – Зашли еще в полдень засветло, вышли поздно-затемно, видно, выгорело что-то, – завистливо произнес прапорщик, потягивая едкий дым дешевых солдатских сигарет. – Тут у нас в полку очень интересуются, как там ваше сватовство с этой вашей первой любовью? Неужто не устояла?
Кошевский хмыкнул самодовольно, нарочито покачивая блестящим «Шарпом»:
– Я еще не встречал женщины, которая бы устояла перед блестящим будущим. Правда, Елена Сергеевна немного ломается. Набивает цену, так сказать. Что ж, мы заплатим любую цену. Деньги и терпение у нас в избытке.
– Перед деньгами никто не устоит, – ухмыльнулся прапорщик. – Было бы денег много. Деньги – это сила. Вот только казус есть… Дружка ее не боитесь? Есть у нее один…
– Знаю, – раздраженно сказал Кошевский. – Этот дружок у меня давно стоит поперек горла. В свое время ему крепко попадало от меня. И еще достанется… – Кошевский рванул ворот кителя. – Он у меня попляшет.