Я из Железной бригады
Шрифт:
Стемнело. Хотелось есть, да и пил я давно, а с собой нет. Фляга пуста, забыл набрать, вылетело из головы совсем. Сухарный мешочек остался в блиндаже, ну забыл я его, когда ел, забыл. Видимость становилась все хуже, еще и туман какой-то полез… Не, точно туман, не газы вроде. Стою, смотрю, не то чтобы до рези в глазах, но внимательность не притупляю. Вдруг (во сколько не знаю, часов у меня нет, с фрицев снимать не стал, а то бы точно обвинили в мародерстве) появился какой-то звук. Что это было, непонятно, но исходил он со стороны врага. То прекращаясь, то вновь появляясь, звук становился громче.
Жалко стало дурочку, видно, что еще маленькая, я подтянулся и вылез из окопа. Винтовку оставил и тихо пополз к зверю, постоянно прислушиваясь и оглядывая округу. Вроде никого, это хорошо, только вот даст ли лиса себя трогать? Та, увидев меня, пригнула спину, но не побежала. Да и не уйти ей, запуталась.
– Тихо ты, еще поранишься, – прошептал я, – дай помогу, дуреха.
Протянув руку, но не касаясь, проверил, кинется ли она на меня. Лиса, чуть рыкнув, вышло у нее это как-то даже смешно, бросаться все же не стала, хоть и показала острые зубы. Взявшись за проволоку, я попробовал отцепить.
– Я возьму твою лапку, хорошо? Не бойся, только сниму эту железку, и ты побежишь домой, – вновь тихо-тихо прошептал я.
Лиса уже лежала и, как мне показалось, даже ждала моих действий. Решив не тянуть, осторожно прикоснулся к лапам лисицы, кусаться она не стала, одной рукой, а второй вновь стал снимать проволоку. В этот раз вышло, пара «колючек» серьезно так зацепились за шубку, но я осторожно отцепил их, и лиса никуда не побежала.
– Чего сидишь, беги давай, да подальше, а то еще убьют тут! – шикнул я на нее. Так как руки уже убрал, то не боялся. Но поворачиваться спиной к такому, хоть и небольшому зверю, я не стал. Попятился так, как лежал, задом. Лиса провожала меня взглядом до тех пор, пока я не скрылся в ячейке. Далековато уже, может, уже и не видит меня, все же темень стоит знатная. Ее-то я разглядел только из-за окраса, да и то плохо. Хотя у зверя скорее всего зрение-то получше будет, чем у человека.
– Где был? – почти в тот момент, как я оказался в ямке, раздался голос за спиной.
– Тьфу на вас, господин унтер-офицер! – выругался я. – Напугали-то!
– Я тебе дам сейчас, плеваться он тут будет! – начал ругаться уже унтер. – Где был?
– Да вон, лиса сидит, видите? – я указал в то место, откуда приполз только что.
– Где? – пытаясь рассмотреть хоть что-то, спросил унтер.
– Да почти прямо, метров восемь. Запуталась в проволоке, скулила так, что кошки в душе заскребли.
– Вытащил? – уже спокойно спросил командир.
– Ага, – кивнул я.
– Ну, ладно. Только больше из ячейки никуда, понял? И никому не говори об этом.
– Так точно, господин унтер-офицер.
– Тихо тут?
– Пока да, – подтвердил я. – Можно вопрос, господин унтер-офицер?
– Что?
– Мне сколько стоять-то? А то уже и есть, и пить хочется…
– Чего, сухаря с собой не взял?
– Никак нет, забыл сумку в блиндаже. Да и вода кончилась…
– Такой справный вояка и забыл? – недоуменно спросил унтер.
– Ну, да, – пожал я плечами, – и на старуху бывает проруха.
– На, держи! – с этими словами унтер протянул мне горсть сухарей, выудив их из кармана, и отцепил от пояса свою флягу.
– Премного благодарен, – я закинул сухари уже в свой карман и принял флягу. Закинув в рот один сухарик, чуть не переплевался. Унтер, видимо, вместе с табаком их таскает, горечь во рту появилась такая, что, прильнув к фляге, сразу выхлебал половину.
– Через пару часов смена будет, отдохнешь.
Унтер ушел, тихо, как мышь. Он и пришел так же, только в этот раз я его уже видел. Пожевав чуток сухариков, пришлось как следует почистить от табака, да водичкой сдобрив, продолжал вести наблюдение. Темно как в заднице, тишина стоит, лишь где-то в отдалении что-то грохочет, но даже сторону не могу определить, далеко. У немцев тоже тихо, иногда лишь доносятся обычные для войны звуки.
Два часа пролетели на удивление быстро, даже глаза не устали, как ко мне пришли. Тот же унтер привел солдата и разрешил покинуть пост. Побрел к блиндажу, был у нас свой, с перекрытием всего в один накат, укрытие от непогоды. Осмотревшись и найдя незанятое место среди солдат, просто приткнулся рядом. Мыслей в голове столько, что аж думать устал, пытался переключиться, выходило с трудом. Но усталость все же взяла свое и я отключился. Сколько спал, не имею представления, проснулся от тычка в плечо.
– Подъем, вояки, – все тот же унтер-офицер стоял рядом и скалился. – Поработать треба, айда.
Началось в колхозе утро с хреновой работенки. В полосе своего взвода мы собирали трупы, видели немцев, буквально в сотне метров от нас, занимались враги тем же самым. Похоронные команды работали вовсю, мы-то только собрали убитых, а уж другие бойцы их увозили на подводах в тыл, хоронить, наверное.
К обеду приперся довольный прапорщик, с надменным видом походил по траншее, а после выдал:
– Ну, что, рядовой, скоро получишь свое за самоуправство!
– Вы о чем, ваше благородие? – сделал вид, что не помню зла.
– Немцы утром парламентера прислали, требуют выдать преступника, подло убившего нескольких солдат и укравшего их оружие.
– О, так мне на войне еще и разрешение спрашивать нужно, чтобы врага убивать? – вновь начал заводиться я.
– А ты как думал? – даже удивился прапорщик.
– Ну, если свои сдадут, значит, отвечу.
– Что значит сдадут? Ты совершил преступление!
– У нас с вами разные взгляды на ведение войны, так что спорить бесполезно, ваше благородие. Но то, о чем говорите вы – просто вредительство и подлость.
– Спорить ты вообще не можешь, не положено!
– Так точно, – ответил я спокойно.
Прапор ушел, я начал лихорадочно обдумывать, что делать. Что же такое получается, меня что, фрицам выдадут? Свои? Млять, какие они тогда свои? Вопросов тьма, у меня и так еще культурный шок, а тут новое приключение. За что такое счастье? Почему-то отчаянно захотелось свалить. Не из окопа, а вообще. Тут, кстати, совсем не сложно оказаться за границей, близко все. Правда, денег совсем нет, копейки какие-то, но думаю, с моими знаниями и опытом не пропаду.