Я – Кирпич
Шрифт:
Букач разговаривала со мною сидя… или стоя на полу, задрав безобразную голову, но я поманил ее магическим когтем указательного пальца и она послушно перепрыгнула ко мне на колено. Боится.
Да, я начал как бы чувствовать эту самую Букач, и с каждым совместно прожитым часом – все отчетливее. Она страшится меня, и чем меньше расстояния между нами, тем сильнее страх ее предо мною.
– Не ешь меня, о Великий!
– Не бойся, я тебя не обижу. Еще не хватало мне жевать воробьев-комаров-мутантов с небритыми ногами. Ну-ка, представь про себя промежуток времени в три минуты, о котором я только что
Против ожидания, Букач не стала переспрашивать, а честно затряслась, запрыгала на моем колене, встопорщив во все стороны эти… хрен их разберет… паутинки, шерстинки, крылышки…
– Поняла?
– Да, о Великий! Как ты добр!
– Почему – добр? В чем это выразилось?
– Напитал меня силою и не съел!
Ы-ы-ы!.. И действительно, блиннн! Съесть ее, что ли!? Чтобы не изводила меня этими унизительными домыслами в мой адрес! Нет, не стану ее жрать, ибо наверняка невкусно, да и сама Букач, увы, не поймет воспитательную роль этого справедливого наказания… Оказывается, посадив ее на колено, я еще успел «напитать ее силою», любопытно.
– И впредь есть не буду. А силою подпитаю, мне не жалко для своих. Для верных своих, Букач!
– Я верна тебе, о Великий!
– Верю. Значит, так. Два раза по три минуты – это шесть минут. До двух считать умеешь?
– Да, о Великий!
– Сроку тебе – шесть минут. Не больше! Меньше можно, а больше – нельзя. Как выскочишь из окошка – время пошло. В него же и вернешься. Кстати, окно обязательно держать открытым, как ты считаешь?
– Да, о Великий! Без разрешения нельзя. А когда открыто – это разрешено. Всегда так с людьми.
«Всегда так с людьми…» О как!.. Надо будет поподробнее расспросить крошку Букач насчет ее жизненного опыта, связанного с проникновением в людское жилище. И о том, где и когда она применяет в своем околочеловеческом быту зубы да хоботок…
– Открываю и оставляю открытой. Пошла!
Букач соскочила на пол с моего колена, когда я встал, встряхнулась и с пола же прыгнула в окно. А я с некоторой гордостью подумал в свой адрес: это ничего, что я уже обутый по квартире хожу, полы топчу, зато вон какой предусмотрительный! Придумать бы еще для Дэви подобную форточку, только не на улицу, а в Сеть… Надо бы не отвлекаться ни на что, а наоборот, сосредоточиться: хочу уловить момент возвращения моей Букач.
За окном ночь, но я вырубил почти все светильники в квартире (кроме экранов-мониторов десктопа и ноута), поэтому пространство окна выглядело гораздо светлее внутренностей моего жилища.
Ждать долго не пришлось: трех минут не прошло, как в открытом прямоугольнике что-то мелькнуло – и фырррр, прямо ко мне на руки, на левое предплечье! Невесомое создание. Чуять я его чую, но ни веса, ни тепла, ни запаха почти не ощущаю… А то, что от нее в мои ощущалища проходит, наверное именуется аурой…
– О Великий! Гонятся, закрой!..
Мне вполне было достаточно от Букач этого испуганного писклявого скрежета, чтобы не раздумывая броситься к форточке. Я даже успел сообразить про себя, что если кто-то сунется в открытую щель – успею с левой пырнуть когтями! Но пространство форточки оказалось чистым, я ее беспрепятственно закрыл… За окном ничего не видно – ни фигур, ни взглядов, ни мельтешений…
– Все
– Да эти… Мары, о Великий!..
– Мары? И много их тут? Где они, сколько их? Чего хотят? Сами бродят, или посланы кем-то?
– Бродят, ищут!
– Сколько их бродит, кого ищут?
– Не знаю, о Великий! Съесть хотели! Я их боюсь!
– Хы-х… Понятно… что ничего не ясно… А они чего боятся? И кого ищут, меня что ли?
– Не знаю, о Великий! А ночь нынче такая, что всем под луну хочется! Ночь хоть и бледная, хоть и под тучами, а за тучами-то луна во весь зёв! Вот и бродят!..
Странно все это, очень странно… Главная странность – отнюдь не в том, что я себе нечисть в домашнем хозяйстве завел и киберразум в придачу, и не в том, что научил себе топоры да когти на руках взращивать… Эти все новости – как бы внешнего порядка, как бы новые обстоятельства, реалии жизни, в которые умудрился я вляпаться по самые уши… Главная – и очень холодная – странность заключается в том, что я – я! – Я! – ощутил этот зов луны. То есть, как бы сущность моя конкретно прибилась к этому берегу, то есть, я сам становлюсь… ну… этой самой силой… За довольно короткий промежуток времени я успел познакомиться с основополагающими принципами существования нечисти, они весьма конструктивны и просты: напасть и съесть! Кто послабее – съеден, кто посильнее – сыт… на некоторое время. Меня сей образ жизни вовсе не устраивает, ибо я человек и рассчитываю оставаться в этом качестве до конца времен… отведенных моему человеческому естеству. Букач считает, что я очень сильный. Весьма хочу в это поверить, но как-то так… сомневаюсь, потому что опыта мало и на собственных ошибках тут не поучишься. Ок, я не гордый, зайду в Сеть, посмотрю, что за Мары такие, с чем их ед… гм!.. Как от них защищаться.
Поисковики привели меня к нужной информации отнюдь не сразу, но через туркменские города, через рок-исполнительниц… Худо-бедно – разобрался. Мары – это нечисть, как правило, в женском образе, смертоносная, безумная, примитивная, не шибко сильная. Защищаться от нее – сидеть дома и не открывать, это самое верное. Можно ее победить серебряными заточками, если ты сильнее, или отвадить оберегами, заклинаниями, травами, по типу чеснока и полыни. Можно их себе подчинить, играя на серебряной дудке, типа одноствольная свирель, продольная флейта. Подчинить – не значит стать их повелителем, ибо толку в этом ни малейшего, подчинить – это в пределах полнолунной ночи сделать их безвольными, настроенными выполнять простейшие повеления: стой, иди, напади на этого, беги прочь…
– Слушай, Букач! А где бы мне мне серебряную дудку взять, а? Не подскажешь?
– Что такое дудка, о Великий?
У-у-у-у… Гм.
– Дудка – это… ну… музыкальный инструмент такой, свирель, флейта. Такая, знаешь, трубочка…
– Да, о Великий, свирель я знаю.
– И знаешь, где можно раздобыть?
– Да, о Великий.
Я жду продолжения речей от Букач, а она молчок! Преданно помаргивает на меня глазенапами и подскакивает у меня на руке. Не боится уже, что съем. Но короткими приступами раздражения, вызванными ее простотой, мне кажется, что это зря она не боится быть мною съеденной. Шучу.