Я – княгиня Ольга. Первая женщина на русском престоле
Шрифт:
Ольга ехала шагом, прошли те времена, когда княгиня с удовольствием пускала лошадь в галоп или рысью, постарела, силы уже не те, хотя и хорошо в седле держится, не всякие мужи так могут в ее-то возрасте. Одолевали невеселые думы. Где-то ее послы? Весточку тайно прислали, что добрались и Оттон рад был не только принять, но и просьбу выполнить, а все нет никого, ни Остомысла, ни от Рима кого.
Большой старый дуб у дороги уже на самом верху зазеленел. Княгиня мысленно усмехнулась, дуб был стариком, еще когда она впервые ехала в Киев, а потом в Вышгород. Однажды она спросила Асмуда, как давно живет этот старик. Воевода признался, что всегда видел дуб таким же, потом расспросил своих воев. Никто не помнил молодости гиганта, говорили, что стоял еще во времена Кия. Подъехав ближе, Ольга заметила, что светло – зеленые
Глава 58
Через несколько дней в Киеве появился новый гость. Но товару привез совсем мало, больше толстых свитков, сплошь испещренных незнакомыми значками. Холоп Тетеря покачал головой: «Чужая грамота, как и чужой язык, – точно за печатью недоступной». Грамота и впрямь была чужой, это прибыл наконец посланник от короля Оттона. Звали его тоже непривычно – Адальбертом. Хотя это киевлян не удивило, мало ли странных имен на свете? Адальберт явился к княгине, точно дорогой посол, объявил, что прислан королем по ее просьбе и назначен епископом Руси. Скажи он это Ольге один на один, помогла бы советом, но Адальберт считал себя большим подарком для Киева и удивился, не видя радушного приема. Где же россыпи богатых мехов у его ног? Где красавицы славянки с синими глазами и толстыми светлыми косами, которые будет так приятно расплетать по вечерам? Синие глаза только у княгини, но она что-то не торопится распахнуть перед новым епископом свои закрома.
Ольга смотрела на прибывшего посланника и размышляла, что теперь делать. Совсем не того она ждала от Оттона. Кого прислал? Так и зыркает по сторонам, точно определяет, богата ли Русь и сам Киев. На словах вроде и смирен, несет свет веры в души людей, а за ласковостью речей проглядывает большое желание поживиться. Пусть бы, Русь действительно богата, одарили бы за дальнюю дорогу, да обратно отправили, но Адальберт точно одолжение киевлянам своим появлением делает, точно они долго о таком просили. У Святослава недобро с прищуром блеснули глаза, мать поняла: гостю не поздоровится, и поторопилась отвлечь сына, принялась расспрашивать посланника о короле, о Вечном городе. Князь внимательно, слишком внимательно приглядывался к разговору матери и гостя, потом резко поднялся и, не прощаясь, вышел из трапезной. Ольга поняла: обмануть сына не удалось.
Адальберт еще долго рассказывал о преимуществах дружбы с Римом, о блеске королевского двора, о том, как хорошо будет на Руси, стоит ей принять веру из рук его, Адальберта. Но княгиня слушала в пол-уха, мысли были далеко. Сын все понял и как теперь поступит, можно только гадать. Во всем Святослав слушает мать и не перечит, кроме дел в своей дружине и веры, крепко стоит на своем – веру предков предавать нельзя, добра не будет.
Адальберт ушел из княжеских покоев раздосадованным, хотя и получил богатые дары. Не радовали связки мехов, каких не увидишь больше нигде, не радовала золотая гривна, приятно оттягивавшая шею. Он уже понял, что князь ничего не знал о посольстве к Отгону, что самого епископа в Киеве не ждали. И только богатый ужин, присланный княгиней, и обильное питье придали хоть какую-то приятность пребыванию в варварском городе. Но первая же девка, которую он попробовал прижать к двери своей ложницы, рассчитывая на взаимность, дала такой отпор, что он чуть не отлетел к другой стене. Адальберт несколько дней не находил себе места, князь уехал к своим воям, все вокруг говорили, что он вообще редко бывает дома. Это бы хорошо, его синие с металлическим блеском глаза совсем не радовали епископа, но и княгиня не торопилась приглашать к себе еще раз. Когда Адальберт попробовал пройти в терем по-свойски, как старый знакомый, путь ему преградили довольно внушительные стражи, объявившие, что и княгини нет в Киеве. Пришлось ходить по Киеву самому.
Довольно быстро Адальберт понял, что княгиня Ольга тоже предпочитает Вышгород, но и туда его не звали. Поразмыслив, он решил, что это происки греческого священника. Это открытие только раззадорило Адальберта, что ж, с византийцем сразиться даже интересно.
Как об этом решении, да еще так быстро, узнала княгиня, Адальберт не понял, видно, были у хозяйки Руси всюду свои глаза и уши. Ольга прислала к епископу холопа сказать, чтобы волхвов не трогали и на капище не ходили. Сам Адальберт немало испугался, он хорошо помнил жесткий взгляд князя-язычника, а вот остальных отговорить не удалось. Чудом спасшийся Фаст перед смертью рассказал епископу, что их даже не допустили к капищу, киевляне забросали проповедников камнями только при попытке приблизиться к своей святыне. Фаст, отплевывая кровь из разбитого рта, трясущимися губами пытался отхлебнуть из большой чаши, но нутро не принимало даже воду. Закрыв глаза помощнику, Адальберт тяжело задумался. Он остался один, двое слуг не в счет. Проповедовать дальше невозможно, оставалось попробовать все же поговорить с княгиней, иначе и самому можно сгинуть в этих лесах.
На сей раз Ольга была в Киеве и епископа к себе допустила. Говорили в малой трапезной. Адальберт не мог знать, что у княгини уже был тяжелый разговор с сыном по поводу гостей из Рима. Святослав потребовал ответа от матери, зачем ей, кроме своего священника, понадобились еще и римские. Ольга смотрела на сына и вспоминала князя Олега Вещего, которого видела еще в далекой молодости. Святослав отличался от Олега только, пожалуй, ростом. Олег был Вещим, то есть волхвом. Сердце матери сжалось при одной этой мысли – неужели?! Неужели и ее сын волхв?! Она даже помотала головой, нет, не может быть, у него сыновья, а волхвы не могут иметь семью. Но легче не стало, тем более что Святослав жестко потребовал, чтобы Адальберт со свитой немедленно убирался восвояси, иначе беды не миновать. Даже предложил проводить подальше, чтоб не забили ненароком.
– Но почему? – не понимала мать. – Они несут свою веру.
Глаза сына стали бешеными:
– Кто их звал с их верой?! Пусть бы сидели тихо и не лезли в души русичей, так нет, речи говорят, людей смущают.
Ольга не успела возразить, князь взъярился окончательно:
– Зачем ты их позвала?! Константину назло? Его не тем брать надо! Сейчас не время с греками ссориться, о том не подумала?
И мать впервые под напором сыновней воли отвела глаза, беспомощно забормотала:
– Я не звала…
Глаза Святослава стали насмешливыми:
– А кто? Оттон сам прислал? Или твой Остомысл в Рим по своей воле поехал?
Княгиня не знала, что ответить, сын явно возмужал настолько, что готов полностью взять власть в свои руки. Это так поразило мать, что на мгновение она даже забыла о теме разговора. Напомнил князь, круто повернувшись, как делал всегда, когда бывал недоволен, он шагнул к двери, не попрощавшись, и только коротко бросил:
– Скажи, чтоб уезжали поскорее и чтоб к волхвам не совались, плохо будет.
Княгиня долго сидела молча, вот и настало время, когда сын заберет власть, вот и кончилось ее правление. А долгим ли было? Князь Игорь погиб пятнадцать лет назад. Много это или мало? Все эти годы она старательно обустраивала Русь, как много лет до того Вышгород. Ольга уже жалела, что отправила то посольство, не надо было злить сына. Что теперь? Святославу тошно сидеть дома, его манят дальние дороги и походы с дружиной. А как же Киев, если князь уйдет в поход? Мать вдруг поняла, что ее век не кончен, она нужна сыну, как много лет была нужна его отцу. Святослав воин? Пусть себе воюет, его не удержишь. Но, вернувшись в Киев, он всегда будет видеть хозяйство в порядке. Ольга смирилась с мыслью, что сына не удастся крестить, и совсем забыла про Адальберта. Правда, она все же отправила епископу предупреждение и с тревогой узнала, что гости не вняли голосу разума.