Я — Легион
Шрифт:
Грустно улыбнувшись, он принялся мотать из проволоки петлю. Один конец он умудрился надежно закрепить на балке, а другой, встав на табурет, повесил себе на шею. Но не успел он набраться решимости для последнего рывка, как вдруг его младший сын рванулся и обнял Далхана за пояс, врезавшись в того так сильно, что он заметно покачнулся и едва смог устоять на ногах.
— Тимур! Сынок… — мужчина опасливо огляделся на нас с мертвецами, ожидая что мы сейчас вмешаемся и оттащим мальчишку, но мы ничего не стали предпринимать.
— Папа…
— Прощай сынок… — отец ласково погладил мальчишку по голове, не
— Нет, подожди, отец! Я хочу кое-что тебе сказать!
— Что, Тимур?
— Гори в аду, мерзавец!
С этими словами десятилетний ребенок выбил из-под ног своего отца старенький табурет, и тело мужчины судорожно забилось в жесткой металлической петле, которая сильно впилась в ему шею, прорезая кожу. Из разреза заструились ручейки крови, напитавшие воротник одежды, и расползающиеся все дальше.
Взгляд Далхана сперва затопило ошеломлением, которое мгновенно сменилось на смертельную обиду и искреннее непонимание. Он болтался в петле, с каждой секундой все больше приближаясь к смерти, и смотрел в глаза своей семьи, которая вдруг перестала быть на нее похожей. Презрительный прищур, надменные позы, ехидные улыбки… не такое выражение лиц ожидает увидеть отец, жертвующий своей жизнью.
Вот к Далхану подошел его старший сын, Заур, и, одарив крайне уничижительным взглядом, словно перед ним был не его родитель, а прокаженная помойная крыса, плюнул мужчине в лицо. Тот попытался отшатнуться, но сделать это, будучи подвешенным оказалось попросту невыполнимо.
— Ах-р-р-р-х-х!
Мержоев что-то пытался сказать, вцепившись в окровавленную проволоку, что от судорожных рывков только глубже погружалась в его шею, но из сдавленного горла доносились только лишь неразборчивые хрипы.
Следом за старшим сыном подошла его супруга и повторила жест с плевком.
— Будь ты проклят, грязный подонок!
Я почувствовал, как эти слова добили старика окончательно. Настоящий Далхан Мержоев был сломлен и уничтожен буквально за несколько секунд до своей биологической смерти. Этот человек получил невероятный удар, просто раскрошивший его личность на множество осколков, которые уже невозможно было собрать воедино. Он не понимал, что происходит, не понимал, за что его вдруг возненавидела семья, и от этого ему было больнее всего на свете. И я ощутил в нем такое чёрное смятение, что даже заколебался не некоторое время, раздумывая, стоит ли оставить его в живых? Будет ли это более изощренным наказанием за его поступки, нежели смерть?
Еще целых двенадцать секунд Далхан был в сознании и силился осмыслить происходящее. Но ответы упрямо не приходили ему на ум, и он так и умер, ничего не поняв и не осознав.
И его смерть была… я даже не знаю, как сказать. Она оказалась яростнее библейского потопа. Исход Силы был такой внезапный и объемный, что я побоялся, как бы не снесло здесь стены, словно от взрыва. Энергии оказалось настолько много, что я больше минуты не мог справиться с ее поглощением. Мне казалось, будто я барахтаюсь на самом дне огромного бассейна, наполненного самым крепким в мире кофе. На несколько секунд я даже испугался, что выхода из этого состояния нет, что я так и останусь навечно в этом тяжелом мраке, но тот все же начал постепенно редеть, пока не рассеялся вовсе.
Я стоял посреди комнаты, почти напротив слегка покачивающегося в петле неподвижного тела, и тяжело дышал, пытаясь унять колотящееся сердце. Это было просто нечто. Я никогда еще не видел столько Силы от одной единственной смерти! В чем же было дело? В том, что Далхан оказался очень волевым человеком или в том, что перед смертью я причинил ему немыслимую боль, пусть и не физическую?
Ответа я пока не знал, но пятое чувство подсказывало, что это не останется для меня вечной тайной. А пока… пока следовало переходить к следующему акту экзекуции, ведь простой мертвый не сбежит так легко от некроманта.
Я направил в повешенное тело Силу, одновременно наслаждаясь тем, как просто и свободно я стал ей управлять. Труп задергал ногами, и процесс возвращения души в грязное грешное тело ударил по моим нервам как скрежет пенопласта по стеклу. Сказать, что его воскрешение было даже хуже чем смерть, это сильно преуменьшить. Тело Далхана корежило так сильно, что проволока в конечном итоге не выдержала, и вздернутый покойник рухнул на дощатый пол, а я только лишний раз убедился, что обстоятельства смерти весьма сильно влияют и на посмертие.
После этого я еще несколько раз оживил и отпустил мертвое тело чеченца, внимательно прислушиваясь к испускаемым трупом ощущениям в момент воскрешения. Каждое возвращение на эту землю для него было ужаснейшей пыткой, и я считал, что он вполне ее заслуживал.
Потом я немного порылся в памяти Далхана и обнаружил очень интересную сцену его разговора с Сафаровым, который, как оказалось, искал меня по Москве чуть ли не с собаками, для чего даже лично приехал из Азербайджана. И насколько я понял, Тугай был очень даже в курсе того, что собирался провернуть этот сумасшедший старик, но ни слова в защиту Вики не сказал.
Кулаки мои сжались, хрустнув суставами, и по лицу пробежала легкая судорога, превращая его на долю секунды в оскал. Ну ничего, придет и его время…
Развернувшись, я направился к выходу, бросив на полпути взгляд на замершее семейство, которое так и не пошевелилось с момента смерти Далхана.
— Можете уходить.
И после моего разрешения тела женщины и двух мальчишек рухнули как подкошенные, исторгая из себя тьму, которая заставляла их двигаться.
Глава 22
Сознание возвращалось постепенно, но все же неохотно. Вика чувствовала себя так, словно находилась под толщей воды, откуда она долгое время пыталась вынырнуть. Она будто бы совершает судорожные рывки, но поверхность все никак не приближается. Но так казалось только на первый взгляд. На самом деле с каждым новым вздохом мозг начинал полнее воспринимать окружающий мир.
Первой вестницей пробуждения была, конечно же, боль. Она колючими щипцами ухватила сознание, не позволяя тому больше нежиться в небытии, и безжалостно тащила его в реальный мир. Словно одной её было недостаточно, боли активно помогали звуки и свет, которые совершенно бесцеремонным образом вторгались в голову Виктории, подстёгивая процесс пробуждения еще сильнее.