Я — легионер, или Восемь лет в европейском футболе

Шалимов Игорь

Это довольно забавное зрелище, особенно когда его героями становятся такие эмоциональные тренеры, как, скажем, Джованни Трапаттони. Собственно, ради этого и затеяна игра — ради забавы, а вовсе не ради соревнования как такового. Как правило, дать верный ответ не составляет труда, а если зритель все же попадает в тупик, ведущие программы всеми способами направляют его на путь истинный. Так что, в конце концов болельщик обязательно выигрывает. В общем, все довольны, всем весело.

В тот день загадка относилась к матчу «Интер» — «Болонья». Сперва был показан мой гол, а затем — три сцены, в которых Ренцо Уливьери реагировал на события на поле. Звонивший, как обычно, сумел

справиться с заданием и определил, в каком из эпизодов тренер радовался именно моему голу.

Да, доложу я вам, это было нечто фантастическое: такого безумного ликования я, кажется, вообще никогда не видел. Тем более что, когда различные па и пируэты выделывает молодой футболист — это одно, а когда на его месте оказывается солидный взрослый тренер — совсем другое. Выпучив глаза и раскрыв в диком вопле рот, Уливьери прыгал, размахивал руками и бросался на окружающих. На улице города такого человека мгновенно забрали бы в больницу с подозрением на психическое расстройство.

Позвонивший в студию болельщик решил свою задачу с первой попытки, ну а все телезрители получили огромное удовольствие от того, как радовался наш тренер.

* * *

Две недели спустя, 2 февраля, мы играли дома с «Вероной». Матч обещал быть легким, поскольку «Верона» выступала неудачно, а в первом круге мы победили ее без проблем на ее же поле. Так что мне представился хороший шанс преподнести себе подарок на день рождения, ибо 2 февраля 1997 года мне исполнилось 28 лет.

Мой гол «Вероне» не имел ни малейшего практического значения, поскольку в тот момент мы вели — не то 5:0, не то 5:1. Но все равно забить в тот день было приятно, особенно после такой красивой комбинации. Магони выполняет подачу со штрафного, я головой переправляю мяч Андерссону, тот также головой возвращает его мне, сбрасывая под удар, и я левой ногой с лета вколачиваю мяч в сетку.

Я вновь направился к угловому флажку. Первым ко мне подбежал Колыванов, обнял и сказал нарочито спокойно: «Поздравляю с днем рождения!» Отличный момент нашел, ничего не скажешь.

А потом нас ждал очередной визит на «Сан-Сиро», теперь на игру с «Миланом». Как всегда, я пребывал в особом возбуждении накануне выхода на стадион, в особой любви к которому я уже не раз признавался на этих страницах. Разве мог я предвидеть, что эта поездка окончится так плачевно, что день 9 февраля 1997 года станет черным днем в моей жизни?

Я вышел на ноле за 20 минут до конца при счете 1:0 в пользу «Милана». Вскоре шведский полузащитник Йеспер Блумквист забил нам второй гол.

Оставалось играть минут десять, когда мяч вновь оказался у шведа. Он неудачно обработал его и потерял — мяч отскочил в мою сторону, и я, не желая терять времени, задумал сразу же сделать передачу. Оценивая ситуацию и выбирая наилучший вариант паса, я переместил весь вес на левую ногу, чтобы правой, едва мяч попадет ко мне, переправить его партнеру.

Но Блумквист, видать, поймал кураж и не захотел терпеть поражение ни в одном эпизоде. Как бешеный, ринулся он на меня и прямой ногой прыгнул мне прямо в левую, опорную.

Страшно подумать, что могло бы случиться, придись удар чуть сбоку. Наверное, голень просто переломилась бы пополам. Но, к счастью, Блумквист летел по прямой, и моя нога, укрепленная щитком, лишь изогнулась, но выдержала этот страшный удар. Нет, конечно, не выдержала, но, слава Богу, хотя бы не сломалась.

Я рухнул, как подкошенный, и заорал от дикой боли. Встав, Блумквист наклонился надо мной и попытался извиниться, но я резко оттолкнул его руку. Мне было не только больно, но и до слез обидно: я просто не мог понять, как же можно так поступить. Конечно, бывает, когда грубость продиктована отчаянным положением или остротой ситуации. От этого она не перестает быть грубостью, но поведение игрока в таком случае можно хотя бы объяснить особым нервным напряжением. Но это совсем иной случай! Твоя команда выигрывает за несколько минут до конца с перевесом в два мяча, нет никакой угрозы ни твоим воротам, ни результату матча. И в этой совершенно безобидной ситуации ты бросаешься на своего коллегу, рискуя сделать его инвалидом!

Я сразу понял, что дело серьезное. Идти я не мог, меня унесли в раздевалку, где доктор, внимательно все осмотрев, вынес вердикт: «Растяжение боковых связок колена. Потеряешь месяца три. Радуйся хотя бы, что без операции обойдешься». Да уж, было чему радоваться.

К чести своей, Блумквист сделал вторую попытку извиниться. Придя к дверям нашей раздевалки, он подождал, пока она опустеет и останусь только я в окружении медиков, которые надевали мне такую сложную конструкцию, которая намертво фиксировала ногу и не позволяла ей сгибаться. Швед вошел и со словами извинения протянул мне руку. Я к тому времени уже остыл, а потому пожал ее. Теперь уж ничего не поделаешь, что было — то было, и все же я по-прежнему не в силах понять и хоть отчасти оправдать его поступок.

* * *

Начались долгие дни восстановления. Меня определили в известный на весь мир реабилитационный центр, где лечились многие знаменитости — спортсмены, артисты и прочие «звезды». Из моих хорошо известных коллег-футболистов в последнее время там залечивали травмы Кристиан Вьери и Рональдо. В этом центре работал клубный доктор «Болоньи», и, по его словам, тамошние методики позволяют восстановиться в два раза быстрее, чем общеизвестные. Что ж, будем считать, что мне повезло.

Бесконечные упражнения, массаж, токи, лазеры — все это затянулось на три с половиной месяца. Я занимался по шесть-семь часов в день, причем занятия были столь однообразны и утомительны, что мне казалось, будто они длятся сутками напролет. Представьте себе, каково в течение часа сгибать и разгибать колено, причем сгибать не полностью, а лишь на один-два сантиметра. И так несколько дней. Потом, когда врач сочтет, что достигнут прогресс, ты увеличиваешь усилие и сгибаешь ногу уже на три-четыре сантиметра. По-моему, любая, самая напряженная тренировка в сто раз легче таких монотонных занятий. Иногда мне казалось, что я просто сойду с ума, и только мысль о скорейшем возвращении на поле придавала мне сил.

Как это тяжело, когда каждый новый день похож на предыдущий: с раннего утра направляешься в медицинский центр и по заведенному порядку проходишь одни и те же бесконечные занятия и процедуры. Все это — под неусыпным наблюдением врача, который следит за каждым твоим шагом и контролирует твое состояние с первого до последнего дня. Иногда мне даже бывало неловко: «Зачем он тратит на меня столько времени, ведь я делаю элементарные упражнения, которые правильно выполнит даже младенец?» — думал я. Но нет, таков железный порядок: тебя ни на секунду не оставят без внимания. В конце концов, это и есть высочайшая профессиональная организация дела, о которой я так часто говорю в этой книге. Наверное, потому болонский центр и славится на весь мир, что в его стенах и удается поставить на ноги и вернуть к полноценной деятельности людей, получивших тяжелые травмы.