Я, Лучано Паваротти, или Восхождение к славе
Шрифт:
Быть другом Лучано чрезвычайно приятно, но никогда не знаешь, что тебя ожидает. Он не станет долго раздумывать перед тем, как позвонить тебе в половине второго ночи только потому, что ему хочется поболтать с тобой полчасика.
Лучано любит после концерта вести машину на большой скорости: это помогает ему снять напряжение. Однажды по окончании спектакля в Нью-Хэйвене, он вез меня и еще нескольких друзей в Нью-Йорк на чьей-то машине. Лучано развил такую скорость, что его секретарша Аннамария Верде предупредила: если полиция остановит, у него отберут права.
— Не смогут, — ответил Лучано.
— Почему
— Потому что у меня их нет.
Лучано Паваротти
Становлюсь тенором
Но вот я добрался до выпускного класса средней школы, и настало время принимать важное решение. Выбрать карьеру тенора? Задача оказалось сложной и, как всегда бывает в небольших городах, ее решали всей семьей, проводя за обеденным столом долгие дискуссии.
Если бы я выбрал другую дорогу, более нормальную, мне следовало продолжить учебу. Сегодня иной раз приходится слышать, как молодые люди говорят: «Я еще не знаю, чем хотелось бы заняться. Поступлю в университет, а там посмотрим».
Но наша семья не купалась в золоте. Если бы я стал продолжать учебу, то лишь с точно определенной целью. Моим родным пришлось бы потратить немало денег на обучение, на книги, питание, на все прочее, что мне понадобится. Но еще важнее, что такое решение отодвинуло бы время, когда я смогу наконец сам зарабатывать и вносить свой вклад в семейный бюджет.
Обдумали все варианты. Мне легко давалась математика, и наука эта настолько нравилась мне, что я вполне готов был преподавать ее всю жизнь. Это значит, предстояло проучиться четыре или пять лет в университете. Зато потом я смог бы сразу найти работу, которая позволит возместить родителям расходы за те годы, пока они меня содержали.
Но я так же безумно любил спорт, увлекался футболом, волейболом, баскетболом, занимался тяжелой атлетикой — по крайней мере, шесть или семь часов ежедневно. Я стал тогда ловким, с развитой мускулатурой и в самом деле хорошим спортсменом. Моя мама узнала, что в Риме есть школа, где готовят преподавателей гимнастики, а поскольку учиться там пришлось бы гораздо меньше, чем на преподавателя математики, такой вариант тоже оказался одним из возможных решений, и его следовало рассмотреть.
Юный Паваротти в школьной футбольной команде под номером 13
Тут я должен признаться вот в чем. Меня считали не то чтобы уж совсем лентяем, но довольно инертным человеком. Мне нравилась жизнь в Модене, и я не хотел переезжать в Рим. Вот тут-то и зарыта собака, почему я проголосовал за карьеру оперного певца.
Мать с оптимизмом отнеслась к такому решению и поддержала меня:
— Когда поешь, твой голос волнует меня. Пробуй!
Но отец возражал. Из тысячи человек, которые пытаются достичь успеха на этом поприще, повторял он, только одному удается пением зарабатывать на жизнь. Риск очень велик. У него самого прекрасный голос, а что получилось? У отца были
Моей сестре Габриелле тогда исполнилось только четырнадцать лет, и она еще не имела права решать. Я предложил родителям: пусть они содержат меня до тридцати лет. Если к этому времени я не стану на ноги, тогда откажусь от карьеры певца и начну зарабатывать на жизнь любым другим способом.
Когда я говорил «содержать», то имел в виду, что буду жить вместе с родителями и питаться за общим столом. Деньги мне не нужны. Почти все свободное время я проводил в занятиях спортом, а вечером резался в карты с друзьями.
Когда мне исполнилось двадцать лет, отец стал выделять тысячу лир в неделю на карманные расходы. Этого вполне хватало. Раз в году, обычно летом, он отдавал мне на целый день свой мотоцикл. Тогда мы с Адуа, моей невестой, садились на него и отправлялись к морю, в Визербу.
Современным молодым людям, у которых в восемнадцать лет уже есть собственная машина, наверное, трудно представить, какое удовольствие доставлял нам единственный день на пляже.
Не в моем характере расстраиваться из-за того, чего у меня нет, и все же я огорчался, что родители еще вынуждены содержать меня. Они, однако, охотно шли на это. Отец возражал против карьеры певца только из опасения, как бы она не принесла мне слишком большого разочарования.
Так что в подобной ситуации, когда отец говорил «нет», а мама — «да», решение, естественно, принималось положительное.
В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, в девятнадцать лет, я начал серьезно заниматься пением у жившего тогда в Модене тенора-профессионала Арриго Полы. Еще раньше я взял несколько уроков у некоего профессора Донди, вернее, у его жены, которая познакомила меня с азами вокала. Донди счел, что у меня неплохие данные для тенора, и посоветовал обратиться к Арриго Поле, имевшему репутацию хорошего певца. Мой отец знал Полу, он и привел меня к нему. Помню, я спел «Прощание с матерью» из «Сельской чести» и еще два оперных фрагмента. Пола сразу же согласился заниматься со мной и, зная финансовое положение семьи Паваротти, заявил, что будет учить меня бесплатно.
Он пришел в восторг от моего голоса. Сейчас он утверждает, будто мгновенно понял, что из меня выйдет толк, и я обладаю всеми другими качествами, необходимыми для того, чтобы стать артистом. Если это так, значит, ему виднее, чем мне. Так или иначе, я занялся пением со всей серьезностью и прежде всего потому, что всегда все делаю с полной отдачей.
Нет, я вовсе не был фанатиком, отнюдь. Просто я выполнял все, что требовал Пола изо дня в день, можно сказать, вслепую. Шесть месяцев мы занимались исключительно вокализами и работали над гласными, а также делали упражнения для раскрытия рта и форсирования звука, стараясь довести все это до автоматизма и добиться предельно четкой и ясной дикции. И вокализы… час за часом, день за днем… Никаких арий, только гаммы и упражнения. А ведь было немало других увлечений, какими предпочел бы заниматься девятнадцатилетний повеса вместо обязанности часами тянуть гаммы и без конца повторять гласные А, Е, И, О, У.