Я, Мона Лиза
Шрифт:
— Те, кто до сих пор любит Пьеро де Медичи и его братьев, Джулиано и так называемого кардинала Джованни…
Мы с Дзалуммой продолжали смотреть прямо, не осмеливаясь переглянуться. Боль и гнев ослепили меня. Я слышала слова проповедника, но не видела его лица. «Глупец, — подумала я. — Ты даже не знаешь, что Джулиано мертв…»
— Господь ведает, кто это! Господь заглядывает в их души! Говорю вам, те, кто продолжает любить Медичи, сами такие, как они: богатые идолопоклонники, которые благоговеют перед языческими идеалами красоты, языческим искусством, языческими сокровищами. А тем
Я продолжала молчать, но внутри у меня все бушевало, когда я вспомнила строчку из самого последнего письма, обнаруженного в столе у Франческо:
«Более того, наш пророк должен удвоить свой пыл, особенно в речах против Медичи».
Я вскипела. Меня охватила дрожь, и я молилась, чтобы вернулся Пьеро.
За это время я нашла только одно письмо в кабинете Франческо — опять написанное тем же самым корявым почерком.
«Ваши страхи об отлучении от церкви безосновательны. Я и прежде Вам говорил, что главное — верить. Пусть он проповедует без страха! Не сдерживайте его. Вы убедитесь в моей правоте. Папа Александр смягчится».
Прошел год, начался другой. В самый первый день 1496 года Лодовико Сфорца, герцог Миланский, предал Флоренцию.
Одной из драгоценностей, похищенных королем Карлом у Флоренции во время его марша на юг, была крепость Пиза. Ею издавна правила Флоренция, хотя она всегда жаждала обрести свободу. После вторжения французов город перешел в их руки.
Но Лодовико с помощью подкупа уговорил хранителя крепости отдать ключи от нее самим пизанцам, и Пиза сразу освободилась — и от Карла, и от Флоренции.
Лодовико, великий хитрец, сумел сохранить в тайне свою причастность к этому делу. В результате флорентийцы поверили, будто Карл даровал пизанцам самоуправление. Карл, провозглашенный Савонаролой Божьим ставленником, который принесет Флоренции великую славу, вместо этого предал ее.
И люди обвинили во всем Савонаролу. Впервые вместо похвалы они начали выражать недовольство.
Обо всем случившемся нашептал мне однажды Салаи, не в силах скрыть свое воодушевление. Произошло это в семейном приделе, когда я пришла туда молиться. Новость заставила меня улыбнуться. Если это был результат работы Леонардо, тогда я могла с радостью смириться с его отсутствием.
С наступлением весны зарядили бесконечные дожди. Районы города, располагавшиеся в низинах, были затоплены, пострадало много мастерских, в том числе и красилен, что, в свою очередь, снизило прибыль торговцев шелком и шерстью, к которым относились Франческо и мой отец.
Но пока мы не испытывали недостатка в продуктах, особенно если учесть связи Франческо.
В те дни мой муж пребывал в исключительно благостном настроении. Причину я узнала только однажды вечером, за ужином, когда у Франческо особенно развязался язык.
Буря на улице стихла, перейдя в нескончаемый серый моросящий дождь. За неделю такого мрака наш дом превратился в холодный склеп, продуваемый всеми ветрами, и мы трое — отец, Франческо и я — все чаще сидели у самого огня.
Вторую половину дня Франческо провел во Дворце синьории, поэтому был одет в свою лучшую длинную тунику — бордовую, отделанную коричневым соболем по краю рукавов и горловине. Он пришел домой, улыбаясь, и с каждой минутой его настроение все улучшалось. Когда мы расселись за столом и разлили по бокалам вино, Франческо больше не мог сдерживаться.
— Хорошая новость, мессер Антонио! — произнес он, обращаясь к отцу — бледному иссохшему человеку, своему ровеснику, который казался гораздо старше. Глаза Франческо сияли, кончик носа, и щеки все еще были красные, оттого что пришлось ехать домой верхом в такой сырой холодный день. В волосах у него скопились крошечные капельки влаги, которые теперь поблескивали от пламени в камине. — Наверняка вы помните прошлогоднее папское бреве, призывавшее фра Джироламо прекратить проповеди?
— Помню, — отвечал отец без особого энтузиазма. Проповеди Савонаролы продолжались, несмотря на приказ. Некоторые поговаривали, что не за горами его отлучение от церкви.
— Расследовав это дело, его святейшество осознал несправедливость подобного требования. Сегодня в синьорию пришла петиция от Папы, в которой говорится, что фра Джироламо может продолжать проповедовать, если только не будет резко критиковать Рим и особенно его святейшество. — Франческо просиял и, откинув голову, сделал большой глоток вина.
Я слушала, стараясь сохранять вежливое незаинтересованное выражение, а про себя удивлялась, откуда Франческо узнал об этом — от членов синьории или от своего таинственного корреспондента. Я решила той же ночью, если удастся, обыскать его стол.
— Что ж, — сказал отец, — хорошо бы ему больше не гневить Рим. А то, знаете ли, люди уже начинали беспокоиться.
— Подобные беспокойства безосновательны, — заявил Франческо. — А люди слишком быстро забывают все, что сделал для Флоренции фра Джироламо. Если бы не вмешательство монаха, Карл мог бы стереть наш город с лица земли.
Отец едва заметно кивнул и задумчиво уставился в огонь.
— А как насчет слухов, — начала я с притворной наивностью, — будто давным-давно кто-то перехватил письмо от фра Джироламо во Францию, к королю Карлу?
Муж резко обернулся ко мне.
— Где ты могла услышать такое? — Агриппина рассказывала, о чем поговаривают на рынке. Монах будто бы умолял Карла вступить в Италию, чтобы Флоренция поверила его пророчеству.
— Знаю я эти слухи. Но как ты можешь повторять такую очевидную ложь?
— Я упомянула об этом только потому, что тебе известна правда, — сказала я очень спокойно, даже сама удивилась. — А еще я слышала, будто Папа намерен покинуть «Святую лигу».
Папа Александр образовал лигу, которую поддерживали Неаполь, Милан и Римская империя для изгнания Карла из Италии. Савонарола, разумеется, противостоял ей, но Флоренция находилась под огромным давлением Рима, требовавшего ее присоединения.