Я, мой брат Лёха и мотоцикл
Шрифт:
– Я ж тебе объяснял: надо сбрасывать газ, а уж потом жать на тормоз. И на тормоз жать не сразу, а плавно. Как на велосипеде. Экий ты бестолковый какой.
Я посмотрел на свой мотик, которому было всё равно, упал я или не упал, в крапиву или просто в бурьян, исцарапался или нет, и мне расхотелось на нём ездить. Всё-таки на велике проще: там нет газа, а есть только педали, тормоз и зеркало. И больше ничего. С него, конечно, тоже можно упасть, и я поначалу часто падал, но потом привык и уже не падаю. А если и
– Ничего, – сказал папа и вытер мне нос и глаза своим платком. – Все, кто начинает, поначалу падают. Главное, научиться падать правильно. Садись, попробуем ещё раз.
Мне ужасно не хотелось пробовать ещё раз, но и папу было жалко, потому что он ремонтировал внутренности этого мотика ремонтировал, переделывал его переделывал, вёз его на нашу дачу вёз, чтобы мы научились на нём ездить, а я никак не могу научиться.
И мама тоже наверняка огорчится, увидев, какой я у неё бестолковый, хотя она и не видела, как я упал.
Я пошмыгал-пошмыгал носом и снова забрался на мотик. Папа нажал ногой на железку со всей силы – рычаг называется, – мотик от этого рычага зарычал; потом, когда я чуть повернул ручку газа, весело затарахтел – и я поехал. Сам. А папа бежал рядом и говорил, что мне ещё надо делать, чтобы ехать дальше и не упасть. И я ехал и ехал, то чуть быстрее, то чуть медленнее, а папа всё бежал и бежал, и так запыхался, что встал и крикнул мне, чтобы я поворачивал. Я начал поворачивать, но забыл, что надо делать с газом, и опять упал. Только не очень сильно, как первый раз, а так себе.
Пока папа шёл ко мне, запыхавшийся, я успел встать на ноги и даже попробовал поднять мотик и поставить его на колеса, но он оказался таким тяжелым, как… как я не знаю что. И тогда папа сказал, чтобы я ездил по кругу возле деревьев, а то уеду куда-нибудь далеко-предалеко, и он меня не найдет, потому что мотик ездит быстро, а он так быстро бегать не умеет.
И я стал ездить по кругу. А папа стоял посредине и кричал, на что надо нажимать и какую ногу выставлять, чтобы не упасть, но я всякий раз забывал, где у меня левая нога, а где правая, всё время падал и ушибался, потому что мотик падал мне на ногу.
– Не ту ногу выставляешь! – кричал папа. – Левую выставляй! Левую! Газ сбрасывай! Тормози! Да не сильно тормози, а плавно! Экая ты бестолочь!
Но в конце концов я проехал один круг правильно. Потом ещё один правильно. И ещё. И тогда папа сказал, что на сегодня хватит, что я молодец, что из меня со временем выйдет толк.
– А куда выйдет? – спросил я.
– Что куда? – не понял папа.
– Толк. Куда он из меня выйдет?
– А-а, толк-то? А куда-нибудь. Выйдет – и всё. Ищи потом ветра в поле. Не сыщешь. И останешься бестолочью.
Я посмотрел на деревья, которые шумели своими листьями, потому что дул ветер, на траву, которая шевелилась, и спросил:
– Ну и что?
– Как что? Без толку ничего сделать нельзя. Всё надо делать с толком.
Я подумал-подумал и спросил:
– А толк через что выходит? Через уши или через нос?
– В основном через рот. Будешь часто рот разевать, станешь разиней – толк и выйдет.
– А я его не выпущу из себя. Я буду вот так: – и я показал сильно сжатые зубы. – Пусть сидит во мне. – Ещё подумал-подумал и спросил: – А из тебя толк выходил?
– Выходил, – сказал папа.
– А ты его вернул?
– Вернул, ответил папа. – Подумал-подумал и сказал жалостливо: – Да, видать, не весь.
– Это плохо?
– Плохо.
– Я когда вырасту, – пообещал я, – обязательно найду весь твой толк и верну его тебе обратно. Хорошо?
– Хорошо, – сказал папа.
Теперь на мотик сел Лёха. Он оказался ещё бестолковее меня. И это не удивительно: он же совсем маленький и глупый и даже не знает, что есть правая нога и левая. Папа так его ни разу и не отпустил, всё время бегал рядом.
Наконец папа устал бегать и сказал:
– Всё! – сказал папа. – У меня бензин кончился.
А мама сказала:
– Это от пива. На пиве много не набегаешь.
А я сказал:
– Надо пить простоквашу: от неё быстрее вырастешь.
А папа сказал:
– Мне расти дальше некуда. – И больше ничего не сказал.
Он погрузил мотик в багажник нашей машины, мы сели и поехали домой. То есть на дачу.
Глава 6 И зачем я родился первым
Лёхе дико повезло: ему даже годы свои считать не надо, потому что он родился в двухтысячном году. В две тысяча десятом ему стукнет десять, в двадцатом – двадцать, а в девяносто девятом – девяносто девять.
А я родился в прошлом веке, и мне всякий раз надо от текущего года отнимать 1997, только тогда можно узнать, сколько мне лет. Но самое печальное, что я родился первым, и вот уже много лет являюсь старшим братом. И это бы ещё ничего, если бы мне по нескольку раз в день не говорили, что я должен Лёхе показывать пример, защищать его и не обижаться, если он, предположим, дразнится или щиплется, потому что он ещё маленький и глупый.
А Лёха, глупый-глупый, а всё время пользуется своим младшинством, и чуть что, сразу орать, что я его, бедного, обижаю.
– Юра! Что там опять такое? – кричит моя мама с кухни, едва закричит Лёха, будто это я лезу к нему, а не он ко мне.
Знали бы вы, как мне надоело быть старшим и выглядеть умным, когда мне так и хочется врезать этому Лёхе со всей силы по спине, чтобы он не вредничал. И это при том, что ему свои года считать не надо: за него календарь считает. Всё это ужасно несправедливо и грустно.