Я назову его имя

Гладышев Юрий Николаевич

Шинкарёву вдруг стало жарко. Дрожащими руками он пошарил по столу в поисках ножа для бумаги; не найдя его, оторвал от конверта тонкую полоску и вынул письмо. Оно было написано на листке из школьной тетрадки в клеточку.

«Здравствуйте, Алексей Васильевич. Пишет Вам Ваша сестра, Смольская Галина Васильевна, в девичестве Шинкарёва. Мне трудно писать, потому что прошло столько лет с тех пор, когда мы виделись последний раз, — целая жизнь. Алёша, как же так получилось? Осенью 1942 года бабушка получила извещение о том, что ты пропал без вести. Мы всё равно ждали тебя, надеялись, что объявишься. Бабушка до самой своей смерти не верила, что ты погиб, она умерла в 1948 году. Полгода назад я услышала

по радио передачу, в которой рассказывали о том, как люди ищут своих родственников, пропавших во время войны. Я пошла в военкомат, и мне помогли составить запрос в архив Министерства обороны. Надеялась, что сообщат хотя бы, где ты похоронен, чтобы съездить на могилку. Но вот недавно пришёл ответ, в нём говорится, что ты не погиб, и указан адрес, по которому ты жил до 1974 года, а потом был снят с воинского учёта по возрасту… Алёша, если ты получишь моё письмо, прошу тебя, ответь, пожалуйста. Я понимаю, что причиной тому, как ты поступил, может быть всякое, но я постараюсь понять. Немного о себе. Я окончила педагогический техникум и всю жизнь проработала учительницей начальных классов. Вышла замуж, родила двоих детей, теперь уже внуки большие, старший школу заканчивает. Муж три года назад умер… Ну да много писать не буду, надеюсь на встречу. Алёша, ответь, пожалуйста».

Шинкарёв снял очки, откинулся на высокую спинку кресла, долго сидел, закрыв глаза.

— Алёша, ну что же ты? — в кабинет вошла жена. — Просил чай, я налила, а ты… Что с тобой? Тебе плохо?

Алексей Васильевич открыл глаза, положил руки на стол. Лиза стояла с чашкой в руке и испуганно смотрела на него.

— Что случилось, Алёша? Сердце, да? На тебе лица нет.

— Нет, нормально, всё нормально. Вот письмо получил, — Шинкарёв торопливо сложил тетрадный листок и прикрыл его рукой, — от сестры… сестры однополчанина.

— А как она тебя нашла?

— Не знаю. Ну, как видишь, нашла.

— А почему ты так расстроился? — жена поставила чашку с чаем на стол.

— Да понимаешь, погиб он.

— Ну это ж когда было, Алёша, ты прямо как ребёнок. Успокойся, попей чаю. Или, может, всё-таки примешь корвалол?

— Нет, Лиза не надо. Оставь чай, я скоро приду. Жена, ещё раз внимательно посмотрев на него, вышла.

Шинкарёв, положив письмо в конверт, встал из-за стола, подошёл к вешалке, на которой висел пиджак, достал из нагрудного кармашка ключ. Этим ключом он открыл замок верхнего ящика стола. Бросив конверт в ящик, снова запер его. Некоторое время Алексей Васильевич вертел ключ в руках, как будто не знал, куда его деть, затем сунул в карман брюк. Надев пиджак, он прошёл на кухню. Лиза колдовала над плитой.

— Пойду я в сквер схожу. Сегодня встретил Николаева, технолога из цеха сборки, говорит, там наши заводские пенсионеры собираются, в домино играют.

Жена повернулась к нему, крышка кастрюли выскользнула у неё из руки и со звоном упала на пол. Алексей Васильевич наклонился, поднял крышку, положил на стол. Лиза сидела на табурете и смеялась.

— Я представила тебя забивающим «козла».

— Ну а почему бы нет? В конце концов, я такой же пенсионер, как и остальные.

— Ага, бывший директор завода играет в домино с бывшими рабочими этого завода, и они его дружески кроют матом за неправильно положенную костяшку. Ну что ж, вполне в духе времени, демократия на практике. Материал для передовицы.

— Лиза, это в тебе проснулась журналистка — кстати, тоже бывшая.

— Ладно, иди уж, доминошник.

Выйдя на улицу, Шинкарёв направился в сторону сквера; идти было недалеко, только квартал пересечь. Нет, он не собирался искать знакомых пенсионеров и играть с ними в домино. Просто Алексею Васильевичу захотелось побыть одному. Разговор с женой лишь на время отвлёк его,

и сейчас мысли о письме давили на мозг, на плечи; даже ноги, казалось, ослабли. Хотелось побыстрее добраться до какой-нибудь скамейки. Случилось то, чего он боялся почти всю свою послевоенную жизнь. Боялся, когда вступал в партию, боялся, когда поступал в институт, боялся, когда устраивался на работу, продвигался по службе, когда приходилось заполнять анкету. Иной раз хотелось уехать куда-нибудь в глушь, в деревню, спрятаться. Более или менее спокойно прожил Шинкарёв, наверное, последние лет пятнадцать и уже совсем забыл о своём страхе, выйдя на пенсию. И вот тебе, пожалуйста.

Алексей Васильевич вышел на центральную аллею, можно присесть, пустых скамеек хватало. Сегодня будний день, и в сквере было малолюдно. Только кое-где молодые мамы с колясками да редкие прохожие.

Шинкарёв уже наметил себе место и собирался сесть, но, услышав голос сзади, вздрогнув, обернулся.

— Алексей Васильевич, это вы?

Перед ним стоял парень лет двадцати восьми и радостно улыбался.

— С утра был я, — ответил Шинкарёв и подумал, что эта шутка в данный момент больше похожа на правду.

— Вот здорово, что я вас встретил, — обрадовался парень. — Я иду сзади, думаю, вы это или нет. Вы, наверное, не узнаёте меня, я ведь при вас всего полгода поработал мастером, потом меня в райком комсомола взяли.

— К сожалению, действительно не помню.

— Ну конечно, на заводе столько народу. Алексей Васильевич, вы меня извините, что я вас задерживаю. Дело в том, что я собирался вам звонить. Меня зовут Андрей Сухарев, я в этом году избран секретарём комитета ВЛКСМ завода.

Шинкарёву очень хотелось сесть, но он боялся, что тогда этот разговорчивый молодой человек ещё долго не отстанет от него.

— Очень приятно, Андрей. И чем же я могу помочь комсомолу?

— Алексей Васильевич, вы, конечно, знаете, что в этом году семидесятилетие ВЛКСМ. Так вот, мы готовим в заводском музее экспозицию, посвящённую истории комсомола завода. В связи с этим у нас к вам просьба: у вас ведь наверняка есть старые фотографии, связанные с этой темой…

— Я вас понял, Андрей. Я обязательно посмотрю и свяжусь с вами.

Шинкарёв протянул парню руку; тот, улыбаясь, торопливо пожал её.

— Большое спасибо, Алексей Васильевич. До свидания.

— До свидания. Хотя подождите. У вас закурить не будет?

— Есть, — Андрей достал пачку сигарет «Космос». Шинкарёв двумя пальцами вытащил сигарету, парень щёлкнул зажигалкой. Алексей Васильевич затянулся, кивнул головой: спасибо.

Курить он бросил восемнадцать лет назад, и уже забытый вкус табачного дыма не принёс ни удовольствия, ни облегчения. Дождавшись, когда Сухарев отойдёт на достаточное расстояние, Шинкарёв выбросил сигарету в урну. Он подумал, что вряд ли ему дадут на центральной аллее посидеть спокойно, и свернул на узкую дорожку, ведущую к неработающему фонтану. Метров через пятнадцать Шинкарёв увидел скамейку, стоящую под разросшимся клёном. Место Алексею Васильевичу понравилось, он опустился на скамью. Вот теперь можно было спокойно всё обдумать.

1942 год

Полковой медицинский пункт расположился в небольшом хуторе. Во дворе здания, по всей видимости, школы, была развёрнута длинная палатка с красными крестами на боках. Носилки с тяжелоранеными санитары сразу заносили в школу. Десятка полтора легкораненых толпились в очереди у палатки.

Сергей встал в конце очереди. Стоять было трудно, кружилась голова, кровь всё больше и больше проступала сквозь повязку. Постояв немного, Сергей сел прямо на землю, прислонившись здоровым плечом к забору. Рядом сидел черноволосый солдат с перевязанной рукой. Посмотрев на Сергея, он покачал головой: