Я назову его имя
Шрифт:
— А, сказочник! Ну что, надумал правду говорить?
— Я рассказал правду, товарищ капитан, — Сергей специально интонацией выделил «товарищ».
Особист, лишь на мгновение оторвавшись от своего занятия, хмыкнул:
— Значит, не надумал. Ну и дурак. Ладно, и без того улик хватает. Я предупредил: это я тут с тобой беседы беседовал, а в трибунале долго разговаривать не будут.
Капитан, закончив укладывать сумку, подошёл к окну.
— А вот и почтовая карета прибыла. Асербаев! Вошёл «китаец». Особист показал ему на
— Документы передашь лично начальнику особого отдела дивизии. С арестованного глаз не спускать, в случае попытки к бегству применить оружие на поражение. Понятно?
— Так точно, товарищ капитан.
— Ну, всё, прощай, Тимошин.
— Гражданин капитан! — Сергей понял, что происходит что-то необратимое. — Что, следствие уже закончено? А как же Прохор Степанович? Вы с ним разговаривали?
Капитан подошёл вплотную к Сергею:
— Красноармеец Легашин Прохор Степанович, пока некоторые по кустам сидели и думали, как бы половчей что-нибудь себе прострелить, геройски погиб при штурме высоты. Увести.
— Выходи, — Асербаев повёл стволом автомата. Сергей не помнил, как вышел из хаты, как шёл к калитке. В голове прокручивались одни и те же кадры: Степаныч машет рукой и уходит по траншее туда, где стреляют. Как он тогда, перед атакой, сказал: «Смерть мгновенна, а позор — навсегда». Степаныч уходит по траншее, а вместе с ним уходит и последняя надежда на правду, на избавление от позора.
— Эй, почтарь! Проспишь царствие небесное. Оружие-то подбери, чай, не один поедешь.
Сергей увидел лошадь, запряжённую в подводу. На подводе какой-то солдат протирал глаза. Сергей обомлел от неожиданности: это же Алёшка! Точно, Алёшка Шинкарёв. Как он тут оказался?
Алёшка тем временем, распекаемый сержантом, наводил на телеге порядок. Он поправил холщовый мешок, который был хоть и полным, но, по-видимому, лёгким, подтянул поближе к себе винтовку. И только после этого поднял глаза.
— Серёга! Ты? — Алёшкин рот расплылся в улыбке.
— Это что, твой знакомец? — спросил сержант. — Этого ещё не хватало.
Алёшка наконец понял, что к чему. Да и нетрудно было догадаться: Сергей был без ремня, в пилотке без звёздочки, сзади стоял «китаец» с автоматом наизготовку.
— Так, боец, — сержант сделал строгое лицо, — я не знаю, кто он тебе — друг, сват, брат; сейчас он для тебя — арестованный. На время движения в штаб дивизии ты поступаешь в подчинение вот к нему, — сержант показал на «китайца», — ефрейтору Асербаеву, и являешься таким же конвоиром, как и он. Что из этого следует? А из этого следует, что ты несёшь полную ответственность за доставку арестованного в особый отдел дивизии. Понятно?
— Так точно.
— И никаких разговоров по дороге. Асербаев, проследишь. Всё, езжайте.
Уселись. Алёшка тронул вожжи, крикнул:
— Но, пошла!
Хутор проехали молча. Алёшка пару раз оглянулся, Сергей уловил его удивлённо-сочувствующий взгляд.
Выехали
— Товарищ ефрейтор, — обернулся Алёшка, — с арестованным нельзя разговаривать, а с тобой можно?
— Разговаривай, — ответил «китаец».
— Тебя как зовут?
— Миша.
— А на самом деле?
— Зови Мишей.
— Ну ладно. Миша, ты кто по национальности?
— А что, на русского не похож?
Алёшка засмеялся:
— Не очень.
— Ну, тогда казах.
— А почему по-русски так хорошо говоришь?
— Я в Усть-Каменогорске родился, это рядом с Алтаем, там много русских живут.
— Слушай, Миша, а что арестованный натворил? Сержант сказал, что я теперь тоже вроде как конвоир, так что должен знать.
— Самострельщик он, воевать не хочет.
— Да не слушай ты его, Алёшка, — не выдержал Сергей, — неправда это.
— Молчать, — приказал Асербаев.
Но Сергея понесло:
— А что ты сделаешь? Застрелишь? Ну, стреляй! Мне теперь всё равно. Миша он. Ты такой же Миша, как я Чемберлен.
— Успокойся, Серёга. Он-то тут при чём?
В это время где-то сзади послышался монотонный гул. Все оглянулись. Первое впечатление было такое, что там, далеко в небе, летит большая стая ворон. Но это были не вороны. Приближалась целая армада самолётов. Вскоре ветер донёс грохот первых взрывов, который постепенно перешёл в сплошной гром.
— Передний край бомбят, значит, наступать будут, — сказал Асербаев.
— А мы в тыл едем, опасного преступника везём, хорошо. Слушай, Миша, как бы к вам в особый отдел пристроиться? — с серьёзным видом спросил Алёшка.
— Езжай, ты тоже не перевоевал. На передовой появляешься, только когда письма разносишь.
Алёшка не ответил — видимо, крыть было нечем. Ехали молча. Бомбёжка продолжалась. Звуки разрывов бомб стали приближаться.
— Сейчас за хутор возьмутся, — оглянулся Алёшка. В это время над их головами пронеслась четвёрка самолётов и с рёвом взмыла вверх. Лошадь шарахнулась в сторону. Самолёты набрали высоту и спикировали на хутор.
Через пару минут ещё одна четвёрка повторила их манёвр. Но один самолёт, завалившись накрыло, полетел не в сторону хутора, а стал пикировать на них. Смертоносная машина приближалась. Торчащие под крыльями шасси были похожи на лапы орла, готовившегося схватить жертву.
— Гони! — закричал Асербаев.
Но Алёшка и без того уже нахлёстывал лошадь, скоро разогнав её до галопа. Телега высоко подпрыгивала на кочках. А вой приближающегося самолёта всё нарастал. И вот впереди грохнуло. Метрах в пятнадцати перед лошадью вырос огненный столб взрыва. Лошадь встала на дыбы и с храпом, ломая оглобли, рухнула на землю. Седоки посыпались с подводы. При падении Сергей больно ударился раненым плечом. Лёжа на спине, он увидел, как самолёт пошёл вверх.