Я не аристократ
Шрифт:
— Бедняга! — девушка улыбнулась. — Наверное, ты голоден?
До сих пор я даже не думал о еде, но от этого вопроса у меня так заурчало в животе, что я, не смея сразу просить слишком многого, просто кивнул.
— На улице нельзя говорить, кто-то может увидеть, — предупредила девушка. — Гляди, вот там — некрашеная калитка. Я пойду, а ты, чуть погодя — за мной. Дверь в дом оставлю открытой. Во дворе не торчи, сразу заходи.
Девушка убежала, а я снова забился под куст.
Только собрался вылазить —
Переждал. А когда стражники исчезли за поворотом, быстрым «деловым» шагом пошёл к гостеприимному дому.
Подумал, что праздно разгуливать по улицам рабам не положено, бегущий может привлечь ненужное внимание, а так — вроде спешит себе бедняга по какому-то поручению.
За покосившейся калиткой меня ждала унылая хибара. Дверь, как и было договорено, оказалась открытой. Одним шагом перемахнув крохотные сени, я оказался в бедной комнате: земляной пол, самодельная деревянная мебель, освещение тусклое — только от распахнутого окна.
Девушка сидела на лавке возле пустого стола.
— Расскажи, куда я попал, милая девушка? — спросил с порога. — Что это за город? Какой сейчас год?
— Поешь сначала, — брюнетка кивнула на стол.
Я обалдел. Это когда она успела накрыть?
На деревянном столе меня уже ждал кувшин с каким-то питьём, кусок хлеба и каша в щербатой миске. Ну, на разносолы я и не рассчитывал.
— Спасибо, хозяйка! — от души поблагодарил я девушку и уселся на скамью, сразу хватая кувшин. — Как зовут-то тебя?
— Кушай, голубчик, кушай, — ласково отозвалась хозяйка.
Моих вопросов она словно бы и не слышала.
Я напился холодной воды, и она показалась мне сладкой.
Из миски пахло аппетитно. Я придвинул её поближе, взял деревянную ложку и попробовал кашу.
М-м, пшеничная! Вкусная-то какая! Даже без масла!
Я совал в рот ложку за ложкой, как вдруг сильный удар по голове отозвался звоном в ушах. Что такое?
— Эй, хозяйка! — Я попытался вскочить, но по башке прилетело ещё раз, в глазах темнело, и мне не удалось удержаться на краю сознания.
Я покачнулся и… встретил физиономией земляной пол. И обнял его, как брата.
Лабириана, молодая супруга жестянщика Хилкса, вышла из хибары, но вскоре вернулась, уже не одна. Следом за ней в кухню протиснулся здоровенный детина с курчавой бородой — её двоюродный брат и сосед Сион.
— Вот, смотри, — с довольным видом указала Лабириана на лежащего на полу парня в рабском ошейнике. — Я ударила его сковородкой. Два раза. Башка крепкая, как орех.
Сион наклонился к парню, пощупал жилку на шее.
— Живой.
— Убьёшь его, как же. Он только на вид худощавый, а на деле — ничего себе, жилистый. Можно будет продать его на рынке рабов не меньше, чем за семь полновесных монет гномьего серебра!
— Да ну, гномьего, — не поверил брат. — Разве что разбодяженного наместником. А как мы его продадим, на нём же ошейник? Вдруг его опознает хозяин?
— А ты спили старый ошейник и сделай для него новый. И кандалы. Я тебя зачем позвала? Вот могла бы сама справиться, не стала бы звать! Делиться ещё с тобой, лентяем!
Брат обиженно засопел и ухватил обездвиженного «гостя» за ноги.
— Ё-о! — выдохнул он, вытаскивая бесчувственное тело во двор.
Только тупая баба может подумать, что плотник не сумеет снять с раба какой-то паршивый ошейник!
Ошейник, однако, сниматься не хотел. Сион немало попыхтел над ним, но в конце концов вынужден был признать:
— Не выходит. Видать, магический. Ну, ничего, я намотаю поверх полоску кожи, покупатель сразу и не распознает.
— Ты меньше рассуждай, делай скорее! — Лабириана раздражённо передёрнула плечами. — Вдруг он сейчас очнётся?
Я пришёл в себя в сумерках. Лежал, уткнувшись носом в утоптанную землю у плохо сделанного забора, и было мне очень плохо.
Шея горела, как от ожога, голова раскалывалась от боли, язык присох к нёбу… Вроде и не пил вчера? Или пил?
О, чёрт, я же вчера пять косарей получил за сборку этого дурацкого железного ящика! Неужели деньги украли?
Дёрнулся встать… И обнаружил, что руки связаны за спиной.
Только тогда и сообразил повернуть голову. Увидел унылую тёмную комнатушку… И всё вспомнил.
И вовсе это не сумерки были, а солнечный день, только лучи, проходящие сквозь узкое окошко, не дотягивались в тот угол, где я валялся на земляном полу.
И не в забор я уткнулся, а в щелястую стену из кривых досок!
Попробовал приподняться и взвыл от боли. Чего же мне больно-то так?
— О, оклемался, бродяжка! — раздался радостный женский голос. — А я уж думала, что перестаралась.
— Сука, — сообщил я без особых эмоций.
А ведь я сам виноват, расслабился. Надо ж было так лохануться! Поверил первой попавшейся бабе, жрать захотел, имбецил в валенках.
То-то она на вопросы не отвечала. Боялась спугнуть.
Девушка, проходя мимо, пнула меня ногой — к счастью, босой и не слишком больно — и заорала:
— Сион, этот мерзавец очнулся!
От вопля моя бедная голова заболела ещё сильнее. Я прикрыл глаза, но отлежаться мне не дали.
— Вставай, раб!
Я посмотрел на вошедшего и решил не спорить.
Мужик был похож на медведя: такой же громадный, неуклюжий, с буро-коричневой бородой и маленькими гадкими глазками.
Я подозревал, что бородатый, так же как и медведь, на поверку может оказаться быстрым и опасным, поэтому приходилось слушаться. По крайней мере сейчас, пока связан.