Я не люблю Пушкина (из Живого Журнала)
Шрифт:
А всё равно всегда жалко, когда кто-то из наших уезжает ТУДА.
Тут разные чувства на самом деле. Есть конечно обычная зависть провожающего к отъезжающему: вот я сейчас помашу им ручкой и вернусь всё в ту же самую заебавшую свою комнату и достану что-то из холодильника, чтобы разогреть, а они поедут мимо незнакомых нам пейзажей и встретят удивительных разных людей.
И всё равно, хотя давно нету уже никакого Железного Занавеса, и Советского Союза нет, из которого можно было только ВЫДВОРИТЬ, как бы в Смерть,
Но в любом случае, остаётся какое-то недопонимание между теми, кто остаётся жить ЗДЕСЬ, среди обоссаных наших лифтов, ежедневно грабящей нас милиции, президента-чекиста, микробов и холестерина, Рогозина и Жириновского, и теми, кто может жить ТАМ, где всего этого нет и быть не может.
Самые глупые из них говорят, что нас туда не берут. Самые глупые из нас говорят, что они позарились на колбасу. А кто тут молодец – этого как всегда никто совершенно не знает.
2004
Выяснил наконец точно маршрут прогулки Нади после покупки билета Жене Лукашину.
Значит так: она с Московского вокзала идёт мимо Исаакиевского собора в катькин дворец, затем к Никольской церкви. Оттуда она мимо двенадцати коллегий выходит на английскую набережную и там оказывается на пляже петропавловской крепости. Движется, судя по сюжету, она таки домой к себе на Ржевку. Людям, хоть сколько-нибудь знакомым с географией Петербурга или даже Ленинграда, этот путь никак не может не навеять очередных мыслей про то, что все вокруг ебанулись.
А лично меня новый год встретил, не побоюсь этого слова, в полную Пизду разъёбаным окном в единственной моей жилой комнате. Видимо это фейерверк, но очень удивительно, что именно сейчас разрешили выпускать такие фейерверки, которые пробивают оконную раму насквозь.
Но в целом, поскольку и даже в том, в чём мы все тут живём, непременно должен быть позитив, то он там и есть: когда это всё ёбнуло, меня не было дома и я не пил коньяк на расположенном под самым окошком диване, а во-вторых, ничего даже и не загорелось.
Так что заделал я окошко по-блокадному суконным одеялом и всё в общем-то совсем даже и неплохо.
И вам всем тоже запоздало желаю в наступившем времени всевозможного разнообразного всяческого счастья.
Буду сам продавать свою книжку.
Удобство тут заключается в том, что если я что-то напутал, кого-то обманул и обобрал, то искать кого-то виноватого долго не надо – вот он я.
На этом деле я намерен озолотиться или хотя бы заплатить наконец за электричество.
Я однажды, когда ещё был женатый, снимал квартиру на втором этаже, а на первом этаже жил ингуш по имени Сулумбек. Как-то раз, в самый разгар гайдаровской реформы он позвонил ко мне в дверь и не зная куда прятать глаза попросил у меня взаймы тысячу рублей. А у меня как раз была тогда тысяча рублей – в это время все жители бывшего советского союза стали расползаться по своим историческим родинам, и я, пользуясь некоторым знанием немецкого языка, переводил немцам разные необходимые для переезда документы. Таксу я устанавливал очень просто – я шёл с утра в магазин и выяснял там, сколько стоит самая дешёвая колбаса. Если шестнадцать рублей – то за перевод одного свидетельства о рождении я брал шестнадцать. Если шестьдесят четыре – то шестьдесят четыре. Вот так это страшное время всей семьёй и пережили.
Сулумбек вернул тысячу, как и обещал, через два дня, но с тех пор чувствовал себя передо мною в неоплатном долгу. Он пригласил меня в дом и там мне оказали все возможные почести, которые только можно оказать живому человеку. Но он всё равно как-то полагал, что этого недостаточно. Поэтому однажды он отвёл меня в сторону и прямо спросил: «Дыма, может тебя кто-то обижает? Хочешь зарэжу?»
Но у меня тогда никого на примете не было, а потом Сулумбек попал в автомобильную аварию, никого с тех пор не узнаёт, и в общем, очень удивительная она, эта ваша жизнь, я всё никак к ней не привыкну.
В последнее время я стал много думать про деньги.
Например сегодня я узнал, что книготорговля – это очень прибыльное дело.
Вот буквально сегодня добрые мои читатели всего за два часа нанесли мне столько денег, что я из них отдал немного долгов, объелся китайской пищей и ещё даже принёс этой пищи домой, купил две пары носков, памяти в компьютер, которой, как известно, сколько ни суй – всё мало, ещё купил кабачковой икры, шампуню, того самого, который клерол-хербал-есенсес, а денег всё равно ещё осталось Дохуя. Ну не так, конечно, чтобы прямо девать некуда, но всё же.
Очень не хочется отдавать их Чубайсу, прямо вот лучше выкинуть в мусоропровод, чем Чубайсу. Тем более, что его всё равно говорят скоро снимут с должности и посадят в тюрьму. А потом новый придёт и скажет, что те все деньги, которые Чубайсу заплачены, они не считаются, потому что он их все украл, так что платите снова.
Я лучше немного подожду, посмотрю, кого президентом выберут, тогда видно будет.
Удивительно мало людей отличают устную речь от письменной. Отчего-то считается, что написать Хуй на бумажке и закричать Хуй на улице – это одно и то же.
Тем не менее, между письменной и устной речью есть огромная разница. В то время, как для письменной речи используются специальные знаки, наносимые на поверхность чего-нибудь, например бумаги или монитора, устная речь распространяется при помощи колебаний воздуха. И если письменную речь можно читать, а можно и не читать, если не нравится, то избежать устной речи можно, только если заткнуть уши ватными тампонами или же дать источнику устной речи в рыло, да и то ещё неизвестно, что из этого получится.