Я не я и свадьба не моя

Вайс Лора

Наверно будет правильнее дать нам обоим время. Есения могла бы не сбегать, могла бы дождаться, выслушать меня, но вместо этого предпочла уйти, молча. Притом, что я был с ней искренен. С самого начала я был честен, однако честность, как и ложь в случае с Лизой, привели к одному и тому же итогу — к расставанию.

Через десять минут бестолкового разглядывания электронного табло, иду к стойке регистрации.

— Какой ближайший рейс до Перпиньяна?

— Через два часа, — мило улыбается девушка.

— Можно билет.

— Да, конечно. Паспорт?

— Вот, — достаю паспорт, — а ближайший рейс

до Москвы?

— Через пять часов.

— Хорошо, — так и зависаю с документом в руках.

— Прошу прощения, месье, вам до Москвы или Перпиньяна?

Глава 26. Есения

Шесть часов спустя

Неужели я дома? Так странно, меня не было всего полтора суток, а такое ощущение, будто месяц провела в сказочном Давосе, который по факту оказался совсем не сказочным, который добил окончательно. Ну, что ж теперь… сама заварила кашу, самой и расхлебывать, самой залечивать душевные раны.

На этаж поднимаюсь полная решимости зайти в квартиру и наконец-то разрыдаться. Сколько можно копить слезы? Может, Катьке позвоню, приглашу… хотя нет, не буду звонить, сейчас лучше побыть одной, собрать остатки гордости, разбитого сердца, сознания, слепить из себя нечто человекоподобное, а уж потом подругу звать.

А когда подхожу к двери, замечаю нечто очень и очень подозрительное. Металлическое полотно вокруг замка всё в царапинах, ручка считай на соплях держится. Меня что же, еще и ограбили? Но дверь все-таки закрыта. Значит, хотели ограбить, да не вышло? И максимально осторожно вставляю ключ в замочную скважину, проворачивается тот, к счастью, без проблем. Однако, зайдя в квартиру, так и открываю рот. Это шок, это желание рычать и плакать одновременно, это просто нестерпимо больно. Внутри творится самый настоящий хаос — вещи разбросаны, мебель превратилась вообще в какой-то бурелом. Здесь словно ураган прошел. Ужасный, разрушительный, катастрофический и… о господи, кажется, я знаю его имя. Ураган Макс, двенадцать баллов по шкале Бофорта. Кто еще мог беспрепятственно прийти ко мне домой, уничтожить здесь все и так же спокойно уйти? Только он…

Скоро я окончательно убеждаюсь в своих догадках. Уничтожено все, кроме того, что принадлежало Максу и что он, конечно же, снова забрал.

Тогда иду в кухню, где, переступая через разбитую посуду, добираюсь до окна, смахиваю с подоконника землю, вместе с денежными деревьями, вырванными из горшков с корнем, и открываю форточку. В кухню тотчас врывается свежий морозный воздух, который немного приводит в чувства. После сажусь на стул, сидушка которого изрезана в хлам, и даю волю слезам. Вот теперь можно, теперь сколько душе угодно.

Из всего, что здесь есть, из всей этой груды хлама мне жаль только одну единственную вещь — чайный набор на две кружечки из тонкого китайского фарфора. Это был подарок отца на новоселье. Он отдал мне набор уже будучи в больнице со словами: «сядешь пить чай и вспомнишь меня». Будто я его не вспомнила бы просто так, без чая! А сейчас эти чашки лежат мелкими осколками в раковине. И так становится больно, так горько, так … безнадежно…

Не знаю, я ничего уже не знаю, не понимаю и видимо совершенно не разбираюсь в людях. Никогда бы не подумала, что мужчина способен на такое. Хотя,

мужчина и неспособен, а Макс очень даже.

А время бежит. За окном уже глубокая ночь, снег летит в открытую форточку и оседает капельками воды на подоконнике. Я сильная, я справлюсь, я переживу, заработаю, куплю все-все новое. Я, черт побери, смогу! Но не сейчас. Здесь и сейчас я как никогда слабая, уязвимая и раздавленная. Да, именно так! А сердце болит, словно его ковыряют тупым ножом, голова горит, будто у меня лихорадка, слезы катятся по щекам и такими же капельками оседают на столе. Три года! Три долбанных года ублажала, холила и лелеяла ублюдка! Расскажи мне такую историю Катька про какую-нибудь свою знакомую, я бы посмеялась и назвала ту брошенную идиотку идиоткой. Но эта история приключилась со мной — той самой доверчивой идиоткой.

Тут до ушей доносится приглушенное пиликанье телефона. Но плевать, никого не хочу ни видеть, ни слышать. Хотя, это наверно подруга, я ей отправила смс сразу, как самолет приземлился.

Звонки повторяются снова и снова… пусть повторяются. Мне хорошо сидится на порезанном стуле в окружении переломанной, перебитой мебели-техники-посуды. В этот момент отчетливо осознаю, как же хорошо на самом деле, что выродок не явился в ЗАГС, и я не связала свою судьбу с этой падалью. И снова вспоминаю про фарфоровые чашечки, и снова заливаюсь слезами. Сейчас во мне рыдает не брошенная невеста, не влюбившаяся в по сути незнакомца и сбежавшая от него девушка, сейчас во мне рыдает маленькая девочка, оставшаяся сиротой при живой матери.

Вдруг телефон затихает, но ему на смену раздается другой звонок — дверной. Может, я вообще соседей затопила? Кто знает, что еще учудил этот сукин сын! Я-то дура даже в ванную не заглянула. И сию секунду подскакиваю, несусь к двери. Вот будет мне очередной «сюрприз», если придется соседям за ремонт платить. Дверь распахиваю, не спрашивая, а в следующее мгновение деревенею.

Напротив стоит он… мой муж… помятый, с жутко уставшими глазами, взъерошенными волосами, которые от снега начали виться еще сильней.

— Мишель, — срывается с не менее одеревеневших губ.

— Угу, — кивает, а на лбу появляется морщинка, брови сходятся у переносицы. — Он самый.

Но спустя мгновение Бенар замечает тот хаос, что творится за моей спиной, и к общему виду злого мужчины добавляется искреннее недоумение.

— Это что?

Тогда отхожу в сторону, рукой приглашаю войти, говорить уже не могу, слезы душат. Боже, как я рада! Как я до дрожи и содрогания в сердце ему рада!

— Это, — кое-как все-таки выдавливаю из себя, — подарок от бывшего.

На что Мишель резко меняется в лице, затем идет в гостиную, после в кухню, заглядывает в ванную с туалетом, а когда возвращается в коридор, где я продолжаю стоять вросшим в пол растрепанным кустом, неожиданно берет меня за руку и тянет за собой.

— Куда? — пытаюсь воспротивиться, но не тут-то было.

— Ко мне. И даже не спорь. В этом хлеву находиться нельзя.

Что ж, его слов оказывается достаточно, чтобы меня вконец сломало, перекрутило, вывернуло наизнанку, смяло. Я с остервенением бросаюсь ему на шею, хотя ведь не знаю, зачем он на самом деле здесь. Может, помирился с невестой и приехал просить о разводе!