Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– Есть! – На лице Михаила сияла победная улыбка.
– Выкладывай, чему радуешься…
Оказалось, что в ту злосчастную ночь в 9-м отделении находилось помимо дежурного три человека выездного экипажа, которые постоянно видели друг друга, и ещё один, кинолог, спал на втором этаже. Его звали Константин Шорохов.
– Дежурный сказал мне, что когда поступил вызов, – возбуждённо докладывал Лукашин, – то он попытался дозвониться в комнату, где ночевал Шорохов, по прямому телефону. Звонил он минут пять, а тот
– Так, так…
– Тогда дежурный решил подняться к нему. Шорохов ждал его в двери того кабинета, где он спал. На вопрос, почему не подошёл к телефону, Шорохов ответил, что не слышал. Но мне это объяснение кажется неправдоподобным. Не услышал звонка, который в самое ухо ему орал! А потом вдруг проснулся! Что-то тут не так.
– Молодец, Миша, – похвалил Смеляков. – Сразу нашёл, за что зацепиться. А где сейчас этот кинолог? С ним удалось поговорить?
– Нет.
– Почему? Он на выезде?
– Его просто нет.
– То есть как нет?
– Вот так и нет! – Лукашин развёл руками. – В общежитии сказали, что Шорохов собрал рюкзак и куда-то уехал. Вообще-то сегодня у него выходной.
– Подождём до завтра, когда появится.
– Виктор Андреевич, я вызвал в отделение эксперта, чтобы он осмотрел помещение, где спал Шорохов…
– Правильно. Что-нибудь нашли?
– На столе обнаружена пыль. Эксперт предполагает, что это мелкие крошки металла. Он взял образец для исследования.
– Металлическая, говоришь?.. Он мог пилить ключ, подтачивать болванку под нужный размер. Посмотрим, что покажет результат анализа. Если в замке обнаружатся следы металла, идентичного этой металлической пыли, то это означает одно – Шорохов подбирал ключ… Впрочем, это пока только догадки. Предъявить ему мы ничего не можем. Да и задержать мы его пока не вправе…
Время шло. Сыщики терпеливо ждали результатов анализа, занимаясь параллельными делами.
– Что там с этой проклятой кражей? – торопил Плешков.
– Работаем, Алексей Александрович, – успокаивал начальника Смеляков. – Есть версия.
– Одна?
– Зато очень вероятная…
– Ты, Виктор, давай не тяни. История, сам понимаешь, неприятная. Семёнову, бухгалтершу эту, продержали три дня… А меня за это время чекисты звонками замучить успели. Муж её всех на уши поставил. Невинного, говорит, человека в камеру запихнули…
– Алексей Александрович, мы в рамках закона действовали. 122-я статья…
– Да знаю я! Ладно, иди работай…
Константин Шорохов объявился на пятый день после кражи. Перед руководством своим повинился, объяснил, что уехал к невесте в Обнинск на выходной день, а там загулял, выпил лишнего, затем ещё…
«Надо его хорошенько прощупать, – размышлял Смеляков. – В Обнинск-то он и впрямь мог к невесте ездить, и напиться мог – дело нехитрое. Любой мужик всё это разыграет перед бабой… Но улик-то никаких против него нет. Что делать?»
– Надо его в кутузку, – решительно сказал Самохин.
– На каком основании? – резонно возразил Лукашин.
– За дисциплинарный проступок, – решил Смеляков. – Иного повода нет. Он же самовольно уехал, службу прогулял. А там подсадим к нему кого-нибудь из наших, чтобы раскрутить его… Я пойду к Плешкову, а он пусть идёт с рапортом к замначальника главка, к Бугаеву. Надо получить санкцию на дисциплинарный арест…
Бугаев внимательно прочитал рапорт и долго думал, молча глядя на Плешкова.
– Арестовать на пять суток? – произнёс он наконец.
– Так точно.
– Для проведения его внутрикамерной разработки?
– Да. – И Плешков тут же уточнил, хотя это уже было указано в рапорте: – У нас есть серьёзные основания подозревать его в краже денег из сейфа.
– А почему вы, подполковник, думаете, что Шорохов расколется? С какой такой радости он признается в совершении кражи?
– Может и не признаться, – согласился Плешков. – Но иного способа я сейчас не вижу. Прямых улик против него нет. Даже если металлическая пыль в замке окажется идентична той, которая изъята со стола в кабинете, где он спал. Кабинет-то принадлежит оперсоставу… Мало ли кто из них пилил. Нет объекта вменения… Попытаемся разыграть партию психологически и выведать, куда он спрятал деньги. Будут деньги, будет и улика.
Бугаев опять замолчал, перекатывая по столу карандаш.
– Что ж, попытайтесь, – проговорил он через некоторое время. – Раскрыть это преступление – дело чести для нас. А то дожили – свои же воруют у своих, да так нагло!.. Действуйте.
К арестованному Шорохову на второй день поместили Мишу Самохина. Опытный сыщик легко разговорил кинолога, пожаловался на судьбу-злодейку, порассказал о своих любовных похождениях, но дал понять, что о самом важном говорить не хочет.
– Да чего ты мнёшься? – ворчал Шорохов. За сутки, проведённые в камере, он изрядно истомился в одиночестве и жаждал общения. Он готов был говорить сам безумолку и слушать о чём угодно. – Чего у тебя стряслось-то? Как тебя угораздило сюда попасть?
– Да не хочу я об этом…
– Брось, Мишаня. Я не пойму тебя, что ли? Сам же тут парюсь!
– Разве ты паришься, старик? Тебя пожурят и оставят в покое. Ну, в крайнем случае, выговор влепят за прогул.
А у меня совсем другое. Если бы я рассказал тебе, ты бы понял, как я вляпался.
– Да как же я пойму, если ты не делишься со мной?! – почти возмущённо воскликнул кинолог.
Самохин отворачивался, шарил по карманам и шёпотом ругался на отсутствие курева.
– Да чего ты так дёргаешься? – не понимал Шорохов. – На сколько тебя сюда засунули?