Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– Баю-бай… Баюшки-баю…
– Как она? – спросил Виктор, поглядывая на Сашеньку из-за плеча жены.
– Приснилось что-нибудь, вот и закричала. Уже спит…
Смеляков обвёл уставшими глазами тесную комнатёнку.
– Я говорил с руководством насчёт отдельной квартиры. Обещали, но просили пока потерпеть.
– И потерпим, – улыбнулась Вера.
Виктор поцеловал её в шею.
– Не понимаю, как ты управляешься, – вздохнул он. – Ребёнок, стирка, стряпня… Да ещё тебе с работы названивают постоянно, консультируются. Они, что ли, не могут сами? Безголовые совсем? У тебя ж дома забот невпроворот…
– Ты не болтай,
– Иду, иду…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. МАРТ – АВГУСТ 1985
Глава государства сдавал на глазах. Поговаривали, что Черненко без конца глотал таблетки, много времени проводил в комнате отдыха, где у него стоял дыхательный аппарат, и будто бы не раз жаловался, что нагрузка генерального секретаря не для него и что он с трудом справляется с работой. В сентябре его срочно отвезли в новый санаторий в Кисловодск. Позже по этому поводу мрачно шутили: «Вошёл туда своими ногами, а вынесли на носилках». Здоровье Черненко резко ухудшалось. После Кисловодска Константин Устинович ненадолго пришел в себя, но фактически с декабря 1984 года почти безвыездно находился в ЦКБ. [21]
21
Центральная клиническая больница.
Народ почти никак не реагировала на это. Народ жил своей жизнью, потеряв всякий интерес к Олимпу партийной власти. После смерти Андропова, который попытался взяться за наведение порядка с помощью «закручивания гаек» в дисциплине, чем успел изрядно напугать многих, аморфный Черненко напоминал Брежнева в последние годы его правления, когда пульс страны бился вяло и обречённо. Как и прежде, награждали победителей соцсоревнования, на улицах около полупустых магазинов стояли длинные очереди, на бесконечно долгих партсобраниях обсуждали вопросы борьбы за мир и за разоружение, в переполненных электричках в Москву мчались из окрестных областей граждане, чтобы купить продукты в столице, потому что в их родных посёлках и городах даже обыкновенная варёная колбаса превратилась в недосягаемую роскошь. Зато партийная элита по-прежнему жила особняком, в своём небольшом, но вполне налаженном коммунистическом обществе, ради которого милиция наглухо перекрывала движение на улицах, когда длинные чёрные ЗИЛы, называемые в народе «членово-зами», отвозили руководителей страны на их подмосковные дачи, где без устали трудились сотни слуг и на каждом шагу располагалась вымуштрованная охрана.
Черненко умер в марте 1985 года. В полдень 10 марта он потерял сознание, а вечером у него остановилось сердце. Смерть, которую все давно предвидели, страну не взволновала и не огорчила. Немощные старцы из Политбюро уходили один за другим, и люди устали от пышных похорон у Кремлёвской стены. За три года Советский Союз расстался с тремя генеральными секретарями.
Уже на следующий день утром заседало Политбюро. Слово взял Михаил Горбачёв и сказал об умершем Черненко: «Болезнь у него действительно была тяжелая. Мы сами это видели. Врачи, конечно, старались помочь больному, но терапевтические меры не привели к положительному результату. Очень тяжело сознавать, что среди нас нет Константина Устиновича». И тут же перешёл к главному вопросу: «О генеральном секретаре ЦК КПСС»…
Вскоре страна узнала, что Михаил Сергеевич Горбачёв стал новым генеральным секретарём ЦК КПСС.
– «В связи с тяжёлой утратой Центральный комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Совет министров СССР обращаются к коммунистам и советскому народу, – читал Максимов, развернув перед собой газету „Правда“, – с призывом ещё теснее сплотиться вокруг ленинского Центрального комитета партии и его Политбюро. В коммунистической партии Советского Союза трудящиеся нашей страны с полным основанием видят руководящую и направляющую силу советского общества»… И прочее, прочее… – Максимов отложил газету. – Теперь хоть молодой пришёл.
– Горбачёв-то? – спросил Смеляков со своего места.
– Таких молодых генсеков у нас ещё не было. Может, возьмётся за дело. Надоело это болото. Только хуже и хуже с каждым днём. Можно вообще ничего не делать, а нам будут во все уши трубить, что «завтра будет лучше, чем вчера».
– А-а-а… Да, молодой. Только мы ж всё равно не знаем, что и как. У них там, наверху, свои понятия о жизни и реформах. Начнут ещё энергичнее на партсобраниях руками размахивать. Они ведь ничего другого не умеют – только говорить.
– Не веришь? – Максимов подвинул к себе папку с документами.
– Во что? В перемены к лучшему? Пожалуй, уже нет, – ответил Виктор, поколебавшись. – По мне, пусть каждый для начала будет выполнять свою работу добросовестно и поменьше кричать об этом. И пусть перестанут пудрить нам мозги на политзанятиях. Вот тогда что-нибудь непременно сдвинется с места. И тогда я поверю в возможность перемен.
– Согласен, – кивнул Максимов. В эту минуту на столе Смелякова зазвонил телефон.
– Слушаю…
– Виктор? Здравствуй, это Таня Зуева… Смеляков сразу узнал голос начальника оперчасти ИТУ-163/2.
– Рад слышать тебя, – бодро отозвался он. – Как твои дела?
– Как всегда. Нового и интересного у нас тут мало. Я вот по какому вопросу. Кутузова вспомнила, что в одном из разговоров с Кучеренковым он упоминал о каком-то комиссионном магазине где-то на Ленинском проспекте. Сейчас ей кажется, что речь шла о намечавшейся краже.
– Когда это было?
– В восьмидесятом.
– Спасибо.
– Я хотела сразу сообщить тебе. Может, это что-то существенное.
– Спасибо, Танечка, огромное тебе спасибо…
– Чем-нибудь порадовали? – спросил Максимов, когда Виктор положил трубку.
– Надеюсь, что порадовали.
– И что же это за Танечка такая тебя радует интересными телефонными звонками? – спросил Веселов со своего места и подмигнул Максимову.
– Есть одна… Капитан Зуева.
– О! Прямо-таки капитан! – Веселов откинулся на стуле. – Хорошенькая?
– Голубоглазая.
– Блеск! Всегда мечтал познакомиться с голубоглазым капитаном. Или этот твой личный кадр, Витёк?
– Этот кадр занимает должность начальника оперча-сти ИТУ под Можайском. Далековато будет для свиданий.
– Далековато, – согласился Веселов. – Но на карандаш надо взять. Мало ли какие дела заведут туда…
Не откладывая вопрос о возможной краже в комиссионном магазине на Ленинском проспекте, Смеляков занялся розыском этого магазина. Уголовного дела он не обнаружил, но сама комиссионка отыскалась без труда.