Я, оперуполномоченный
Шрифт:
– А это Володя, он комсомольский работник и жутко стесняется этого. Но он пишет чудесную музыку и замечательно играет на гитаре.
– Сидоров, – представился Володя, протягивая руку.
– А вы по какому профилю, если не секрет? – спросил Латынин, обращаясь к Смелякову и сдержанно улыбаясь.
– Я в МУРе работаю, – ответил Виктор.
– Почему-то мне, глядя на ваше лицо, сразу подумалось, что вы сыщик, – проговорил Латынин.
Виктор пожал плечами и осторожно обнял Веру.
– Неужели у сыщиков какие-то особенные лица?
– Нет, но вокруг вас что-то такое реет… невидимое…
– А я думал, что я вполне обыкновенный, – улыбнулся Виктор. – Вы уже осмотрелись тут?
– Да, уже
– Приходилось. И они меня околдовали, – признался Смеляков. – Мы с Верой бывали несколько раз у Саши в мастерской.
– Что ж, не хочу мешать вам, наслаждайтесь. – Латынин молитвенно сложил ладони и сделал пару шагов назад, но через несколько минут вдруг вырос за спиной Веры. – Простите, Вера, вы ведь ждёте ребёнка?
– Да, – кивнула она, и её рука невольно скользнула к выделяющейся округлости живота.
– Тогда позвольте, я сделаю вам скромный подарок. – Он торопливо достал из кармана пиджака небольшую книжку в мягкой обложке. – Мои стихи. Сейчас я вам надпишу… Это подарок… В знак восхищения. У вас, Вера, удивительные глаза.
– Прокурорские? – засмеялась она.
– Почему прокурорские?
– Потому что я – помощник прокурора.
– Нет, у вас глаза Музы…
Вера и Виктор бродили по залам, изредка обмениваясь короткими репликами, и наслаждались великолепием чёрно-белых фотографий. Кленовые листья, подёрнутые паутиной, женская грудь с каплями молока на ней, растрескавшиеся брёвна с прильнувшим к ним гибким девичьим телом, порхающая на ветру ажурная занавеска, сказочно-прозрачная речная вода и застывшие в её стеклянной глубине рыбы – ничто не повторялось на снимках, – запечатлённый Александром мир был бесконечно разнообразен.
Через некоторое время к ним присоединилась Лена и указала на большой женский портрет.
– Это Сашкина последняя любовь. Грозится на ней жениться, – доложила Лена. – Только ничего не получится. Он баб слишком любит, чтобы на какой-то одной остановиться. Слишком уж он богемный… Ой, что это у тебя, Верунчик? Книжка? Латынин подарил? С дарственной надписью? Лично тебе? Позволь взглянуть… Да, Леонид Александрович любит женщин. И необычайно красиво говорит о них. Он, скажу вам, удивительный человек. Как-нибудь зазову вас всех к нам. Рассказчик он мировой. И весь, знаете, пропитан поэзией. Слушаешь его и буквально проваливаешься в его ощущения. Умеет он это. Талантливый человек… Он недавно принёс Сашке рукопись своего романа. Я тоже прочла. Называется «Гримёр и Муза». Знаешь, я потрясена была. Странный роман, жутковатый, навороченный. Фантасмагория какая-то. Если честно, то я не совсем его поняла. И думаю, что его не издадут у нас.
– Почему?
– Не знаю, – Лена пожала плечами. – Во-первых, там сильный сексуальный фон. А во-вторых, роман всё-таки о государстве, о том, как всех под единый шаблон стараются скроить.
– Политический?
– Скорее, притча… Слушайте, давайте шампанского выпьем? Сашка обещал ящик выставить. Тебе-то можно? – Лена указала глазами на живот Веры.
– Только один глоток, – улыбнулась Вера.
– А мне можно два глотка, – сказал Виктор. – Я временно за двоих.
– Я вам так завидую, ребята, – пропела Лена. – Мне жуть как хочется ребёнка, но Боря пока против… Да и сама я почему-то боюсь…
Они неторопливо двигались к Александру. Проходя мимо комсомольского работника, который пришёл с Латыниным и в ту минуту безучастно смотрел на изображение обнажённой женщины, они услышали его голос:
– Бесполая фотография, абсолютно бесполая…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ИЮНЬ 1984
Рождение дочери потрясло Смелякова до глубины души. Сморщенное розовое личико загипнотизировало Виктора. Едва прибежав с работы, он бросался к дочке и подолгу стоял над кроваткой, рассматривая её.
– Неужели?.. – бормотал он и поворачивался к жене, взглядом моля её о поддержке. – Как это возможно? Неужели это наше? Неужели это мы сделали?
Когда возник вопрос об имени, Виктор и Вера почти в один голос ответили: «Саша».
– Сашенька, Сашуля, Шурочка, Александра Викторовна…
Иногда, когда Вера кормила дочь грудью, Виктор пристраивался на краешке стула напротив жены и смотрел на неё, как заворожённый. В его сознании никак не укладывалось, что совсем недавно этого крохотного существа не было на свете. Переполнявшие чувства и роившиеся в голове мысли приводили Виктора в состояние полного замешательства: «Что за чудо! Что за волшебство! Вот она лежит у Верочки на руках, дышит, сосёт молоко, барахтается в пелёнках. Но откуда она взялась? Из чего соткана? Как это возможно, что человек получается совсем из ничего? Да, анатомия, биология, природа… Но ведь всё равно это необъяснимо! Ничего не было, только какое-то почти неосязаемое нечто, сгусток моих клеток перетёк в тело Верочки, и началось сотворение… Сотворение! Из слизистой массы получился живой человечек! И этот человек – часть меня! Плоть от плоти!.. Вот говорят, что чудеса только в сказке случаются. Ан нет, вот оно – чудо из чудес. Да такое, которому объяснения никто не даст. Что там генетики и биологи! Куда им с их узкопрофильными мозгами. Они только формулы придумывать горазды, а по сути ничего объяснить не способны… Не было человека, а теперь он есть, крохотный, смешной, ни на что ещё не способный, но всё-таки человек. И человек этот будет расти, приобретать собственные черты лица, собственный характер, чтобы однажды превратиться в женщину. И всё это – из ничего! Как такое возможно?»
Глядя на кормящую жену и припавшую к её тяжёлой груди малышку, Виктор никак не мог отделаться от тревожного чувства, что он соприкоснулся с непостижимым и что это непостижимое поглотило его душу. Всё в жизни имело своё объяснение, всё можно было растолковать, но не появление человека на свет… «На свет Божий, – подумал Виктор и поёжился. – Да, только в такие мгновения начинаешь подозревать, что и впрямь есть нечто по-настоящему Великое и Необъяснимое, чего наш разум не в силах охватить, сколько бы мы ни старались. И нет этому имени… Божественное – разве что этим словом назвать всю глубину и необъятность произошедшего? Но и это слово ничего не даёт в понимании, потому что оно – лишь очередная словесная формула, не более того… Выходит, что самого главного-то я осмыслить не могу. А кто может?»
Незадолго до родов Вера привезла от родителей книгу Элизабет Хейч «Посвящение». Это была ксерокопия текста, отпечатанного на пишущей машинке, как обычно распространялись самиздатовские книги.
– А что, в нормальном виде её не достать? – поинтересовался Виктор.
– Такие книги у нас никогда издавать не будут, – ответила Вера.
– Почему? Антисоветчина?
– Нет, это о реинкарнации.
– О переселении душ?
– Да. У нас такая литература под запретом – Хейч, Раджнеш, Гурджиев и прочие.
– Надо почитать. – Виктор взял прошитые суровой ниткой машинописные листы и заглянул в середину книги.
– Сначала дай мне, – потребовала Вера.
Она прочитала «Посвящение» очень быстро, а затем перечитала её с самого начала, подолгу изучая какие-то места.
– Блестящее произведение, – серьёзно сказала она, давая оценку книге. – Но слишком уж всё сказочно…
Виктор тоже одолел «Посвящение» в один присест, не отрываясь от книги всю ночь. Поспать ему удалось лишь пару часов, поэтому утром он заявил с напускной строгостью: